История Билли Морган - Джулз Денби

– Я тоже тебя люблю, Принцесса. Не мучай ты себя так. Я люблю тебя и всегда буду любить. До самой смерти и после. Всегда. Ну-ну, не реви, вытри глазки…

Он крепко обнял меня и повернулся к бару.

– Эй, «Бритвик Оранж» для моей миссис, ничего крепкого, у нее впереди долгая ночь!

Все развеселились и подняли за нас стаканы. Я бросила взгляд на Карла. Он коснулся пальцем лба, точно отдавая честв. Семья. Вам ее не разрушить.

Наши дела в клубе шли в гору. Я очень старалась ладить со всеми, стала вести себя спокойно, ну, по крайней мере, поспокойнее. Я даже старалась избегать Терри, когда он просачивался в бар, точно желтая дворняжка, готовая укусить ногу, которая ее пнет. Джас – ее живот стал еще больше – похоже, решила, что я ее ангел-хранитель. Она все время исповедовалась мне в женском туалете и спрашивала совета по любому поводу – от прически до подходящего питания для будущей матери; как я думаю, надо ли ей есть овощи? Поскольку ее теперешнюю диету составляли просто чипсы и чипсы с соусом карри, а иногда для разнообразия чипсы из бекона, водка с апельсиновым соком и батончики «Марс», я решила сказать, что это неплохая идея. Она просияла всеми своими пятью футами тремя дюймами, обутыми в танкетки на веревочной подошве, и сообщила, что у нее, кажется, есть в кладовке банка мозгового горошка, она непременно съест ее сегодня ночью. Она сделает все для того, чтоб ее ребенок точно родился нормальным и здоровым; в ее тихом, хрипловатом голоске уже звучали самоотверженные материнские нотки.

Наконец после ужасных мучений ее ребенок родился, и она прислала мне записку: попросила ее навестить.

Я пошла, хоть мне этого и не хотелось. Мне было немного неловко оттого, что я все больше с ней общаюсь, но жалость заставила меня прочитать самой себе лекцию: мол, нельзя быть такой гадкой и эгоистичной. Если эта несчастная маленькая корова станет счастливей, поговорив со мной пять минут о своем малыше, почему бы не пойти, надо быть полной сволочью, чтобы так поступить. Я не осознавала, что щупальца власти Джас все глубже и глубже проникают в меня, когда спорила сама с собой и пыталась избавиться от мелочных мыслей, как тогда мне казалось.

Выглядела она кошмарно: лицо пепельное, от темных кругов глаза казались еще громаднее. Я поболтала с ней о том о сем, ужаснувшись ее состоянию, затем она поведала мне отвратительные подробности своих родов. Случилось все самое худшее, что только могло. Она была такая маленькая, такая тонкая, что ребенок практически прорвал себе путь наружу. Голос у нее все еще был хриплым от криков. Она потеряла много крови. Доктора и акушерки уже не надеялись ее спасти, сказала она. Возможность иметь детей в будущем даже не обсуждалась; ее внутренности перемешались к чертовой матери, словно куча спагетти. Это походило на викторианскую мелодраму. Я бы ей не поверила, если бы не видела, как ужасно она выглядит; она была изломана и иссушена, точно осенний лист; ее голова почти целиком ушла в подушку. Я содрогнулась – если таково деторождение, то увольте меня. Я-то думала, что в наше время все прекрасно и безболезненно. Реклама «Джонсонс» демонстрирует любящих мамочек, которые обнимают очаровательных детишек, и ни словом не упоминает об этом ужасе. Боже, как я ошибалась.

Содрогаясь, я чувствовала, как в животе что-то перекрутилось, – не боль, скорее глубокое отвращение к этому процессу. Ничего общего с тем, в чем меня обычно обвиняли люди, – ну, знаете, боится «растолстеть» или «лишиться фигуры», это просто смешно, – но с потрохами отдать свою физическую сущность другому существу, и не только на время беременности, но на всю оставшуюся жизнь? Я была, да и остаюсь, слишком эгоистична. Я стала бы ужасной матерью, угрюмой, вспыльчивой, можете сами продолжить. «Вся власть матерям мира!» – и тому подобное, но я вовсе не была уверена, что у меня хватит смелости на такой подвиг.

А у Джас хватило, и вот она лежала передо мной. Ее измученное личико с одной стороны подсвечивалось тусклым светом из грязных больничных окон. Она улыбалась. Словно кто-то зажег маячок в ее сердце.

– Ты так добра ко мне, Билли… Я хочу, чтобы ты увидела моего малыша, моего мальчика. Он такой славный, такой красивый… Правда, это того стоило. Подожди, скоро увидишь… Я хочу назвать его Натаном, тебе нравится? И еще Терри, в честь его отца. Натан Терри Севейдж. По-моему, жуть как стильно. Очень стильное имя, а?

– Теренс, милая… «Терри» – это уменьшительное.

– Но… нет, Терри, а ни какой не Тер… Терунс, правда… Не было смысла спорить. Хочет назвать «Терри», пусть будет «Терри», и в любом случае «Натан» – очень красивое имя. Необычное, но не такое странное, как те имена, которыми люди подчас награждают своих детей. Я лично знала ребятишек, окрещенных Ринго, Зебеди, Хрустальной Луной и, круче всего, – Карамелью. Не Кармел, а Карамель. Ее мамочка с ума сходила по карамелькам «Кэдбери» и решила, что «милой сладкой девочке подойдет сладкое имя». Окружающие восторгались – ах, как интересно, правда? Я изображала натянутую улыбку и кивала – ну, честно говоря, тогда уж можно было назвать бедного маленького ублюдка «Фрутэнднат» и на том успокоиться.

Но «Натан» – хорошее имя. Натти. Натти Севейдж. Сильное имя, приносящее удачу, в нем было что-то солидное, добропорядочное.

А затем медсестра принесла Натана матери, он и впрямь был прекрасен. Я смотрела на его совершенное личико, крошечные ручки с розовыми ноготками, маленький ротик, похожий на влажный лепесток. Я вложила палец в его ладошку, он уцепился за него, и я почувствовала острую боль в сердце; наклонившись, я вдохнула сладкий, неописуемый аромат его маленькой головы, самый могущественный, магический, связующий запах в мире, я поцеловала его, легонько коснувшись губами пушистой макушки. Может, это и не так уж плохо завести ребенка, может… Затем я снова посмотрела на Джас. Она глядела на нас, усталая, не способная пошевельнуться от боли.

– Я знала, что он тебе понравится. Я знала, а потом у тебя появятся детишки, и они смогут играть вместе, правда? Мой Натти и твой маленький. Как братья. И, Билли, если ты не против, я бы хотела, чтобы ты стала его крестной, ты не против? Пожалуйста… Мне будет легче, если я буду знать, что ты с ним связана, что ты позаботишься о нем, если со мной случится беда…

Я сглотнула комок, который вдруг застрял у меня в горле, и посмотрела на Натти – тот засопел и срыгнул.

– Конечно, я согласна, Джас, не беспокойся, милая, это честь для меня.

Две бриллиантовые слезинки скатились по ее изможденным щекам, и она улыбнулась, как Мадонна на картине художника Возрождения – захваченная, поглощенная любовью. Я тайком вытерла нос и улыбнулась в ответ, а Натти булькал и махал крошечной лапкой.

А что мне оставалось делать – ведь она была так плоха? Что бы вы сделали? Только полный ублюдок мог бы обидеть ее в тот момент. И, как бы то ни было, я была горда, что меня об этом попросили, еще никто не просил меня стать крестной. Это было по-взрослому, ответственно. Я действительно была рада. Так что я стала Крестной Натти, его Крестной Феей, как он стал называть меня позже. Тетя Билли – моя Крестная Фея, правда, мам?