Как опасно быть женой - Дебра Кент

Когда к нам подходит официант, чтобы принять заказ, с обсуждением панно Мендельсона покончено. Я не уверена, что мы еще хоть раз вспомним о нем за ужином, но все же оставляю на столе блокнот и ручку – сомнительное свидетельство того, что мы здесь по делу.

Следующие два часа мы старательно распахиваем необъятную разговорную ниву. Я рассказываю ему про пляжных прелестниц, про то, что боюсь летать и продам душу за хлебцы с шоколадом, про сложные взаимоотношения с Лесли Кин. Узнаю в свою очередь, что в старших классах Эван играл в регби и до первого поцелуя хотел стать священником-иезуитом. Он любит ирландскую музыку и мандарины, почти не пьет, но, когда случается, предпочитает бурбон пиву. Учился он в Северо-Западном, степень доктора получил в Принстоне, в промежутке работал в Австралии на овечьей ферме, а потом с Корпусом мира строил питьевые резервуары в Руанде. Он не пользовался популярностью в школе и считает себя неуклюжим. Единственное серьезное увлечение – спидвей; он бывал на соревнованиях в Нидерландах и Чехии и дважды ломал руку в гонках на льду. Позже я узнаю, что он вдовец, его жена погибла девять лет назад. Ехала на велосипеде, и ее сбил пьяный водитель, проскочивший на красный свет. (Я ищу на лице Эвана признаки затаенной тоски, но он рассказывает обо всем так, словно уже отстрадал свое. Просто факт биографии, хоть и трагический.) Как и я, Эван рос без отца и временами чувствует себя неприкаянно и одиноко. Академическую карьеру он избрал, чтобы не ишачить на так называемой пристойной работе. Ему всегда хотелось изучать средневековую литературу и, в частности, куртуазную поэзию.

– А что это за поэзия? – В голове всплывают рыцари, прекрасные дамы в башнях, мадригалы, лиры.

Эван долго молчит и смотрит на меня так, что меня охватывает горячая благодарность за приглушенное освещение “Сотто Воче”, ибо точно знаю, что по моей шее ползут вполне красноречивые пятна.

– Аномальное, в некотором смысле, явление в истории. – Эван подается вперед. – Можете себе представить, что было время, когда ухаживание за чужой женой считалось вполне приемлемым? В среде аристократии это не только допускалось, но приветствовалось.

– Приветствовалось? Почему?

Я стараюсь не замечать птички у себя в груди, отчаянно трепещущей крылышками. У нас интеллектуальная беседа, говорю я себе, я узнаю новое. Мне следовало бы писать конспект. Я склоняю голову набок, придаю лицу пытливое выражение. И старательно отвожу глаза от широкой и крепкой груди Эвана под пуловером в резинку.

– В какой-то степени это не лишено смысла. Единственной истинной любовью в то время признавалась любовь к Господу, чистая и просветленная. И вдруг, представьте, в воздухе начинают витать другие, крайне радикальные идеи: любовь возможна не только между Богом и человеком, но между мужчиной и женщиной! Куртуазные поэты называли ее идеальной любовью. Она, разумеется, не имела ничего общего с супружеством. Браки тогда заключались не по любви, а по расчету, как деловое соглашение, ради умножения имущества. Поэтому, по логике вещей, идеальная любовь могла существовать лишь вне брака. – Эван жестом просит официанта принести еще бутылку вина.

Я даже не притронулась к куриной отбивной. Меня почти тошнит от преступного влечения.

– Если бы я был вашим куртуазным любовником.

Земля плывет у меня под ногами, хотя Эван вещает вполне менторским тоном.

– то, что вы замужем, не являлось бы для меня препятствием. В сущности, это было бы необходимым условием.

– Как интересно, – говорю я, в глубине души понимая, что мы серьезно отклонились от повестки дня.

– Куртуазная любовь, – продолжает Эван, водя пальцем по краю бокала, – утерянное искусство. – Он задерживается взглядом на моих губах, и они в ответ, покалывая, набухают. – Будь я вашим куртуазным любовником, целью моего существования стали бы ваши удовольствия. Я бы слагал в вашу честь поэмы. Бился на поединках исключительно ради вашего развлечения. Стоял под окнами вашей спальни, невзирая на ледяной дождь, лишь бы хоть на секунду увидеть ваше лицо. Засыпал бы и просыпался с мыслью о вас. Вы стали бы центром моей вселенной. И поверьте, Джулия, это было бы самое чудесное время вашей жизни.

Кровь приливает к щекам. Становится очень жарко, кружится голова. Я смотрю на часы.

– Ой. Боже мой. Мне пора. – Я хватаю блокнот и ручку. – Пообещала Джейку, моему младшему, – у меня трое детей – почитать сказку на ночь. Он насмерть обидится, если я не приду домой вовремя.

Я вспотела и очень сконфужена. Встав из-за стола, чувствую, что плохо держусь на ногах.

– Вы точно сможете вести машину? – Эван поддерживает меня под руку, и она горит от его прикосновения.

– Все в порядке, – отвечаю я, хорошо понимая, что в моем состоянии виноват отнюдь не алкоголь, но его жаркий взгляд и пылкие речи.

За долгие годы я создала огромную и постоянно расширяющуюся классификацию храпов моего мужа. Они распределены по ячейкам моего злополучного бодрствующего мозга согласно типу, продолжительности, ритму. Тут есть аппарат для воздушной кукурузы, Б-52, мопс-астматик, гаечный ключ с трещоткой, товарный поезд, водосток ванны.

Сегодня ночь кукурузы – самый невыносимый вариант. На излете каждого выдоха воздух вырывается из чуть разомкнутых губ Майкла со звуком “па!”. Сисссссссссс-па! Сиссссссссссссс-па! Сиссссс-па! Сисссссспа! В отличие от страшного, оглушительного, но недолговечного Б-52, попкорн может лопаться всю ночь. Я пытаюсь перекатить Майкла на бок. Тщетно. Тогда я в отчаянии обхватываю его голову и пихаю палец ему в рот, чтобы пошире раскрыть губы, но Майкл, защищаясь, сжимает их сильнее, и “сисссссссс-па” возобновляется. Я пробовала считать каждый храп, как овец. Пыталась представить, что это набегающие волны, которые нежно меня укачивают. Воображала, будто храп – новый вид лечения бессонницы. Но в какой-то момент пытка становится невыносимой. Я встаю, добредаю до кабинета Майкла, захожу в Интернет, набираю “спасение от храпящего мужа” и, не считая контекстной рекламы, получаю 14 660 ссылок. Я просматриваю первые десять, а затем нахожу сайт “Официального онлайн-магазина для жертв храпящих партнеров (ЖХП)”. Тут есть все – от неоново-желтых берушей по два доллара до приборов для создания белого шума по шестьдесят. Я заказываю и то и другое, доплачиваю за срочную доставку, сую в уши влажную туалетную бумагу и, пошатываясь, возвращаюсь в постель.

Я изо всех сил стараюсь не обращать внимания на храп и думать о положительных качествах Майкла. Вспоминаю, почему, с моей точки зрения, мне повезло с мужем. Я была в восторге, когда на второй день рождения Джейка он нарядился капитаном Крюком, хотя все дети, включая Люси, в страхе от него разбежались. Мне нравится, что почти всю свою профессиональную карьеру он защищал бедняков и что он первым идет танцевать на свадьбах и уходит последним из гостей, чтобы помочь хозяевам прибраться. Мне нравится, как он заворачивает подарки на дни рождения – чудовищно, но с душой. Ради меня он готов убивать тараканов – подошва его ботинка всегда в моем распоряжении; а однажды я вызвала его на борьбу со страшной чешуйницей, и он вылетел из ванной, голый и мокрый, и раздавил ее большим пальцем.