Окончательный диагноз - Чингиз Абдуллаев

– Я вошла в кабинет и увидела Федора Григорьевича. Он лежална полу рядом со столом. Одного взгляда было достаточно, чтобы все понять. Ядаже не стала к нему приближаться. Сама на себя удивляюсь, как я не закричала.У меня был настоящий шок. Несколько минут я стояла и смотрела на труп. Затемповернулась и осторожно пошла вниз, стараясь ни до чего не дотрагиваться.Почему-то я испугалась Вероники Андреевны. Я подумала, что в смерти ее супругаона станет обвинять именно меня. Я выбежала из дома и, выходя, ногой захлопнулаза собой дверь. Затем побежала к нашему дому, огибая дачу Глушковых. Навстречумне шел отец. Увидев его, я бросилась ему на шею. Кажется, что-то говорила, ноон ничего не понял…

Алина помолчала.

– Он привел меня домой и уложил в постель. Я была как вбреду, что-то лепетала, но ничего путного сказать не могла…

– Я ничего не понял, – вмешался Абрам Моисеевич, решив, чтопора прийти на помощь дочери. – Если бы я сразу разобрался, что произошлоубийство, я бы вызвал милицию. Но я решил, что у Алины нервный срыв. Мы дали ейснотворного, и она заснула. Ее так сильно трясло, что я даже думал вызвать«Скорую». А утром, узнав о смерти Глушкова, мы все поняли. Она все времятвердила об убийстве, и я думал, что речь идет о нашей собаке.

– Какой собаке? – не понял Потапов.

– Полгода назад у нас погибла собака, – пояснил Перельман. –Попала под колеса грузовика. Она была всеобщей любимицей. Особенно дружила сАлиной и ее мальчиком. Все мы тогда очень переживали. У Алины был нервный срыв,и мы подумали, что он повторился.

– Утром в Жуковке появились сотрудники прокуратуры имилиции, – продолжала Алина. – Я все еще спала и не знала, что происходит впоселке. А когда я проснулась, о случившемся знали уже все.

– Следователи пришли к нам, когда Алина спала, – пояснилПерельман, – иначе мы не стали бы никого обманывать. Разумеется, мы ничего неслышали, хотя я начал понимать, о чьей смерти все время твердила Алина. Когдаона проснулась, то обо всем нам рассказала. Я сразу хотел позвонитьследователю, но Клавдия меня отговорила. Никогда в жизни мне не было так плохо.Мне казалось, что мы скрываем от следствия нужную информацию. Мы опасались, чтоничего не сможем сделать, а только подставим дочь. Она ничего не видела и неслышала. Ее единственная вина состоит в том, что она увидела убитого ФедораГригорьевича, к которому относилась с большой симпатией, и испытала сильныйстресс. Наверное, и мы виноваты в том, что ничего не поняли.

– Никто вас не обвиняет, – сказал Дронго. – В вашей ситуациимог оказаться любой.

– Я тебе говорил, Клавдия, что люди все поймут правильно, –сказал Перельман. – Ты напрасно так переживала.

Его супруга промолчала.

– Что будет с Алиной? – спросила она наконец.

– Ничего, – ответил Потапов. – Наша задача – найти убийцу.Вы можете нам рассказать подробно, что именно вы видели?

– Он лежал на полу, скорчившись, словно от боли. Но глазабыли открыты. И я сразу поняла, что он мертв, – Алина помолчала. – Всю жизньпередо мной будет эта страшная картина… Я даже Алле не смогла рассказать…

– А не было ли там пистолета? – спросил Дронго. – Можетбыть, он лежал рядом? Может, Глушков сам застрелился?

– Нет, – твердо ответила Алина, – пистолета рядом не было.Но я поняла, что убийство произошло недавно. Я видела еще не высохшую кровь.Ужасное зрелище…

– Вы никого не заметили в доме?

– Никого. Иначе бы я уж точно закричала. Я обошла всекомнаты. Если бы кто-то был, я бы увидела. Или хотя бы почувствовала.

– Вы знали, что Федор Григорьевич собирал редкие монеты?

– Конечно, знала. Он мне их показывал. Правда, очень давно.Еще когда я была девочкой.

– У него не было на столе альбомов с монетами?

– Не помню. Но, если бы и были, я бы не обратила внимания.

– Может быть, вспомните?

– Нет. Никаких альбомов я не заметила.

Дронго взглянул на Потапова.

– У меня больше нет вопросов, – сказал он, поднимаясь. –Только один совет. Не нужно так убиваться. Вы, Алина, не виноваты в том, чтослучилось. На вашем месте мог оказаться любой…

– Но если бы я сразу подняла шум, возможно, убийцу успели бызадержать.

– Это неизвестно, – возразил Дронго. – Вы думаете, это былкто-то посторонний?

– Конечно. Его обокрали и убили…

– Не обязательно. Глушкова мог застрелить кто-то из тех, ктоживет в вашем поселке.

Алина вздрогнула. Посмотрела на отца, затем на мать.Перевела растерянный взгляд на Дронго.

– Вы это серьезно? – спросила она. Голос у нее сорвался.

Дронго молчал. Он видел, как тяжело дается спокойствие всемчленам семьи, и понимал их состояние. Поэтому он не стал больше ничего уточнятьи поднялся со стула.

– Извините меня, – сказал он, – мне меньше всего хотелосьвас потревожить. Но иногда во время расследований приходится причинять невиннымлюдям боль. Простите еще раз.

Он пошел к выходу. Потапов, пробормотав слова извинений,поспешил следом. Они вышли на улицу.

– Не понимаю, как у вас это получается, – сказал генерал. –Почему они ничего не рассказывают следователям, а вам исповедуются, словно выотпустите им все грехи.

– Может, именно поэтому, – ответил Дронго, – вы же видели,как я начал разговор. Я заметил, что они нервничают, и подумал, что нужнонамеренно выбить их из привычного равновесия. Затем появилась Алина. И здесь ядемонстрирую любезность, отдаю ей свой стул, пытаюсь выступить некимпосредником между раздраженной матерью и пытающейся все рассказать дочерью. Японял: Алина решила, что должна все рассказать. Оставалось только помочь ей.

– Только помочь, – пробормотал Потапов. – Мне иногдакажется, что вы обладаете особым талантом. Умеете разговаривать с людьми.

– Пытаюсь, но, между прочим, не всегда получается… Сейчасуже пять часов вечера. Может, Романовский приехал? Ведь сегодня суббота.

– Идемте к нему, – согласился Потапов, – но учтите:Романовский – не академик Перельман. И ваша наступательная тактика здесь можетне сработать. К тому же в его доме два дня назад не было женщин. Был только онс сыном, приехавшим из Австрии. Кстати, по нашим сведениям, младший Романовскийзавтра ночью улетает обратно в Вену. Следователи с ним, конечно, поговорили, нобудет хорошо, если вы успеете его допросить. И учтите, что я не смогуподтвердить ваш официальный статус Всеволоду Витальевичу. Академик Перельманможет не знать, чем отличается частный эксперт, нанятый службой охраны, отследователя прокуратуры или оперативника ФСБ. А заместитель министраиностранных дел наверняка знает. И вообще, чем больше мы увязаем в этом деле,тем более сомнительной кажется мне наша авантюра. Похоже, мне нужно былонаписать рапорт еще в пятницу.