Три метра над небом. Трижды ты - Федерико Моччиа

Джин молчит, смотрит на экран, и не проходит и секунды, начинается новый ролик. На сей раз это он, Стэп.

«Так ты думала, что я оставил тебя в покое, правда? Нет, я никогда не отступаю. Я убедил Маркантонио умолять Элеонору написать записку, которую ты нашла. Я заставил его сделать это, не гнушаясь шантажом. Одним словом, так или иначе все мы друг другу что-то должны. Все, кроме твоей мамы. Вот она-то была по-настоящему милой; серьезные проблемы у нее были только с тем, как попасть в кадр. Ты заметила, да? Но потом она наловчилась. И все-таки учти, что мы сняли это практически с двадцатого дубля! Короче говоря, мы сняли почти целый фильм! – Джин хохочет. – В общем, он уже готов для телепередачи или сериала. Но я ей ничего не сказал – ни про нас, ни про то, что ей нужно говорить. Она спросила меня только об одном: „Стэп, а ты и вправду хочешь сделать ее счастливой?” И я ей ответил: „Больше всего на свете”. Тогда твоя мама улыбнулась и сказала: „Ладно, давай, доставай кинокамеру, будем снимать”. Правда, потом она изумилась: „Как, этой штуковиной? Неужели? Просто мобильником? А я-то бог знает что себе воображала!”».

«Да уж, – думает Джин, – мама – она как раз такая, технически безграмотная». И продолжает смотреть видео.

«Теперь, дорогая Джин, есть два выхода. Я бы мог поднять переполох и привлечь и твоего брата, и отца, и дядю, и людей, о которых ты мне рассказывала. Или же я мог бы пойти на телевидение, на программу Марии де Филиппи. В любом случае то, что я хочу тебе сказать, останется тем же самым. Ты не веришь, что Стэп, который делает это все для тебя, тебя любит, чувствует себя виноватым и хотел бы, чтобы его простили? Ладно. Если ты не хочешь меня прощать, то просто люби меня так, как любила раньше, мне и так хорошо».

Ролик распадается на несколько фотографий, которые в прежние времена они снимали вместе. А фоном звучит ее любимая песня – «Некоторые ночи» Лучано Лигабуэ. А вот фотографии с прослушивания в театре Делле-Витторие; их первый ужин; прогулка вдвоем. А вот они едят мороженое в баре, а потом оба смеются, потому что у Стэпа согнулся вафельный рожок, и мороженое шмякнулось на прилавок. Фотография на мотоцикле, сделанная тайком с его зеркальца; одно селфи на проспекте Франции, другое – на мосту на закате, третье – на фоне висячих замков, еще одно – на рассвете какого-то дня на том таком диком и пустынном пляже Мальдивских островов. Потом песня Лигабуэ совмещается со словами песни «Гордость и достоинство» Лучио Баттисти: «Без тебя, уже без корней… Сколько еще дней впереди, и все их надо потратить…», воспоминания обо всем времени, проведенном вместе… «Я чувствую себя пустым мешком, брошенной вещью…» «Да, такой и я себя чувствовала, Стэп. Ни одна песня никогда не была точнее и уместнее, и даже музыка передает душераздирающую боль от ощущения пустоты вместо любви». Слезы безмолвно начинают стекать по ее щекам, одна за другой, пока она сидит перед этим темным экраном, в освещенном зале, на великолепной террасе над крышами Рима. Но эта красота не может сгладить боль. «Нет, не могу», – думает Джин. Потом на темном экране ноутбука появляется ее отражение. А за ним – Стэп:

– Привет, Джин. Твоя боль меня мучает. Я сейчас на тебя смотрю и стыжусь еще больше. Я бы никогда больше не захотел совершать того, что сделал, я бы вернулся назад и уничтожил бы то, что было, но это невозможно. Только ты можешь это сделать, если хочешь: стоит только тебе улыбнуться и оставить все эти страдания в прошлом. Прошу тебя, подари мне еще один шанс. Клянусь тебе, такого больше никогда не повторится.

Стэп разводит руками, потом закрывает глаза и ждет, что так или иначе судьба свершится, и что-нибудь произойдет. Он слышит звук отодвигаемого стула и тогда еще сильнее зажмуривает глаза, делает глубокий вдох и ждет. И наконец чувствует, как она крепко, от души его обнимает. Стэп открывает глаза. Джин у его груди. Он немного отклоняется и улыбается ей.

– Я спрашиваю себя, почему я так сильно тебя люблю, но не нахожу никакого ответа. Единственное, что я знаю – это то, что ты невероятно красивый.

И они страстно целуются. Из другого конца ресторана, из-за стеклянной двери официант и шеф-повар наблюдают эту сцену.

– Ну вот, – вздыхает повар, – можно подавать ужин.

Но официант продолжает улыбаться и радоваться счастливому концу этого странного фильма.

– Эй, давай, пошевеливайся, иди в зал, узнай, какое вино они хотят! – ругает его шеф-повар и возвращается на кухню, чтобы завершить приготовление блюд «меню для Джин».

Чуть позже. За большими окнами темно-синее небо освещено несколькими дальними звездами.

– Какое чудесное место… Какой отсюда вид, – говорит Джин. Стэп улыбается и ставит бутылку траминера в ведерко со льдом.

– Да, изумительный.

– Но как ты это сделал?

– Забронировал? Просто позвонил, проще простого.

– Дурак! Я имею в виду, забронировал его только для нас.

– Хочешь честно? Я и сам не понимаю. Думаю, они узнали о нашем романе и потому сжалились надо мной.

Джин фыркает:

– Неужели ты не можешь говорить серьезно хотя бы раз?

– Ну хорошо. Они задолжали одну услугу Полло, так что я воспользовался этой, если можно сказать, любезностью… И все-таки, эх, они заставили меня заплатить за ужин!

– Ну и скотина же ты!

– Ну извини, ты же сама меня спросила. Или я не должен был тебе этого говорить?

– Мог бы и умолчать.

– Ну уж нет. Ты должна знать, что я пытался вновь завоевать тебя во всем и для всего. И совсем не только благодаря любезности Полло.

– Наверняка у твоего друга были должники по всему Риму.

– Да, он много кому делал добро. Да и к тому же, хотя он был немного… такой, все относились к нему с симпатией.

– «Такой»? Какой такой? Что ты имеешь в виду?

– Такой, такой… такой Полло. Вот и все.

Джин кивает и пробует кусочек сибаса.

– Ммм, пальчики оближешь. «Меню для Джин» – такая вкуснятина!

– Это да.

– Шеф-повар просто гений.

– Да, правда.

Джин смотрит на Стэпа, и внезапно ее настроение меняется.

– Так ты уже был здесь с какой-то другой?

Стэп становится серьезным.

– Нет, никогда.

Джин снова на него пристально смотрит.

– Я говорю правду.

Она успокаивается и снова берется за еду, но потом вдруг снова перестает, словно о чем-то вспомнила.

– Поклянись, что больше никогда не придешь сюда с другой.

Стэп берет салфетку, вытирает губы, поднимает обе руки и скрещивает указательные пальцы около рта.

– Кляну… – начинает он.

– Да, да, клянется он всеми святыми! Нет, давай серьезно, ты должен сказать это серьезно.

– Ладно.