Новый год по новому стилю - Ольга Горышина

— Ребенок… И то, что мы работаем вместе… То, что я на тебя работаю…

Он со стоном оторвался от моей шеи, и я еле сдержала ответный, но не отступил — сжал плечи, прижимая мои руки к влажным подмышкам.

— Давай только без этой дури. Я не пользуюсь своим положением, чтобы принудить тебя к отношениям. Ты не пользуешься тем, что мне нравишься… Безумно нравишься, Лиза… Работа работой… Это я пришел к вам, а не вы ко мне… В офис ты не ходишь, а вне офиса позволь мне быть просто Морозом. Другая фамилия — другой человек, разве не так?

Я судорожно сжала кофту у себя на животе.

— Ну и как ты представляешь себе нашу жизнь вне офиса? Ты прав, я не выхожу из дома без ребенка…

— Я возьму твоему ребенку няню.

Я зажмурилась. И мне стало абсолютно плевать, как я сейчас выгляжу.

— Ты не понял, ничего не понял… У меня есть деньги на няню…

Я врала — денег не было. Во всяком случае, сейчас, когда Кирилл держал нас на волоске от бездомности.

— Лиза, ты снова… — Гриша тряхнул меня, и я открыла глаза. — Ты не только мама, ты еще и женщина… Ну как-то все эти годы ты совмещала ребенка и…

Я смотрела на него, не отрываясь, и его глаза превратились из синего моря в черное.

— Лиза, только не говори мне…

Я просто кивнула.

— Когда он ушел?

— Да почти сразу после родов… Мы чуть больше года в браке прожили. Нет, прожили… Официально больше… Свекры не разрешали мне соглашаться на развод. И я тоже думала, что психанул… Ну, маленький, страшно ему… У меня-то помощь, а он один… Ему хуже, ему страшно… И… — я снова зажмурилась и сразу почувствовала носом футболку Вербова, он гладил меня по волосам, осторожно целуя в макушку. — Я занялась разводом, как только вышла на работу — и в Любины два года была свободна от обязательств. Знаешь, суд выбил из меня последнюю надежду… Я стала злой и противной…

— Я это заметил, — услышала я над ухом смешок и вновь увидела синие глаза.

Гриша чуть присел, чтобы я могла смотреть на него сверху вниз.

— Дашь нам шанс? У меня тоже год назад умерла последняя надежда. Улька позвонила и сказала, что хочет выйти замуж и попросила официально развестись. Сейчас у них свадебное путешествие. Я должен был взять на это время дочь. Не получилось — бабушке пришлось лететь к ним и сидеть с больной внучкой.

— А отменить путешествие никак? — почти зло выдала я, не понимая, отчего мне вдруг сделалось так горько.

— Никак… Много денег потрачено. Отпуска спланированы. Да и вообще дети не оценят таких жертв.

— А ты чего сам не поехал? Думал, мы не справимся с твоим бизнесом?

Вербов тут же убрал от меня руки и спрятал в ставшие ему узкими джинсы.

— У меня визы нет. Она программист. Уехала в Штаты по рабочей визе. Говорила, что это её шанс поучаствовать в развитии мировых технологий. Ну и заодно моему папочке доказать, что она чего-то там сама стоит и не пользуется мной. Я отпустил. С ребенком. Хотя Ленка предлагала взять Илону на время к себе, у них мальчишки, мои братья, чуть старше Илоны. Один старше, а второй почти ровесник, пару месяцев разницы. Уля, конечно, на дыбы… Гриша может не ехать, раз ему бизнес дороже… А ребенок поедет… Так мы, грубо говоря, три года на две страны жили. Я хотел как-то сам привести дочь обратно, но Уля сказала — не надо. Тогда я прямо спросил — кто-то есть? Она сказала — да. Ну, любовь им да совет. Ребенок мой уже по-русски с трудом говорит. Папа там новый — американец. И… Я очень надеюсь, что он хороший…

Я села. На табурет. Хорошо, не мимо.

— Если ты скажешь, что я не мужик, я спорить не буду. Вербов-старший именно так и считает. И… он меня выгнал… Ну или сделал так, что я сам ушел… Грубо говоря, у меня сейчас кроме работы, в которую я вложил все сбережения, ничего нет… Но я не плачусь. Не хочешь, не надо… Я такой, какой я есть… Я…

Он вдруг замолчал и опустил голову. Я тут же вскочила и кинулась ему на шею. Нет, не на шею… Слишком сильно он прижимался к ней подбородком — я просто обняла его сгорбленную спину, он мою — и тут же полез под кофту. Я сжалась, не зная, как реагировать теперь на его ласки: в соседней комнате спит ребенок, и дневной сон непредсказуемо короткий, но Гриша всего лишь застегнул то, что полчаса — или уже час? — как расстегнул.

— Не суди и не судим будешь, — выдохнула я, отстраняясь от него, но всего на чуть-чуть, чтобы не разорвать кольца его рук. — Ты мне нравишься, и я не знаю, почему раньше этого не замечала…

— Да даже если тебе просто нужен мужик, я согласен, — хохотнул он, прижимаясь губами к моему мокрому лбу.

Кажется, мы уложились в дневной сон, хотя бы с разговором.

— Ревнивая зараза!

Это Гриша кричал уже на кошку, которая скинула на пол чашку, полную чая — не знаю, мою ли. Да и какое это имело значение — что чье, в чужом доме.

— Лизавета, ты танцуешь?

Я чуть сковородку на себя не перевернула. Только, увы, лицо опалил не жар от плиты. Я пылала, как школьница, совсем по другой причине.

— Оладьи пеку… — выдала, как дура, когда обернулась к свекру.

Точно идиотка! Он же не слепой. И так видит!

— Танцуешь… — не унимался Александр Юрьевич, запахивая халат поверх треников.

— Фитнесом занимаюсь… — шла я, наверное, уже бурыми пятнами. — Утренняя гимнастика у плиты. Ноу-хау работающей мамы… — несло меня уже не в ту степь недетским ветром.

Александр Юрьевич продолжал улыбаться. Спалили меня, да? И рады? Ну что я должна была сказать? Сама не понимаю, чего тут попой виляю. Нет, понимаю… Но вам уж точно не скажу. Не скажу, что не спала полночи. Как когда-то с вашим сыном. Так давно, что и не вспомню подробностей.

А тут Гриша перед сном прислал вопрос, который окончательно лишил меня сна:

— Можно будет тебя при ребёнке поцеловать?

Господи, я не думала, что меня вообще когда-нибудь кто-то об этом спросит… Вчера мы расстались чинно, потому что время не пришло: я — мама, а он какой-то там Гриша с тортом и кошками. Все еще какой-то, хотя мы с ним будили ребёнка в четыре руки. Одной мне оказалось не под силу ее растолкать. И так проспала до полной темноты, вынудив маму схомячить половину торта, а дорогого Гришу — все мамины губы.

— Если б я только знал, что она так крепко спит…

Он улыбался так мило, что мне хотелось ему врезать — не со зла, но чувствительно. Мог ведь промолчать, мог… Это когда-нибудь случится, только непонятно, как и где… Но уж точно не в квартире тещи в окружении ее одиннадцати кошек!

— Может, в машину отнесешь спящей? — смотрела я на него с надеждой.

Теперь уже перед смертью не надышишься. Все равно Любаша не будет спать ночью. Но он ее добудился и даже впихнул пару ложек торта, остальное пришлось выкладывать с блюдечка обратно в коробку.