Листопад - Тихомир Михайлович Ачимович

эти стальные чудовища и, чтобы ослабить у бойцов страх перед ними, демонстративно расхаживал в полный рост, отдавая себе отчет в том, что в любую секунду может быть убит.

Все в нем дрожало от ненависти к жестокому врагу, и сейчас он с удовольствием смотрел на трупы фашистов, разбросанные, как снопы ржи на стерне. Он разглядывал их так внимательно, будто видел впервые, и угрожающе шептал: «Всех вас постигнет такая участь. Пощады не ждите. Хотели нас сломать, не выйдет!»

На небольшом холме, похожем на продолговатый стол, под раскидистой липой с оголенным стволом сплелись два мертвых тела: среднего возраста немец с короткими рыжеватыми усами и совсем молоденький безбородый партизан. На них не было видно ни следов от пуль, ни крови. Только на лицах застыли гримасы смерти. Они схватились врукопашную и задушили друг друга голыми руками. Их оружие валялось в стороне. На сырой земле хорошо виднелись следы отчаянной борьбы.

После отхода немцев на исходные позиции, когда стрельба поутихла, Лабуд отправился на фланг, который оборонял взвод Пейи Лолича.

Взвод Лолича понес чувствительные потери: трое убитых и четверо раненых. Но Марич после перевязки вернулся в строй. Так же поступили еще два бойца, у которых ранения оказались легкими.

Наступившую передышку бойцы использовали для сбора оружия, боеприпасов и других трофеев. В ранцах убитых немцев вместе с боеприпасами попадались хлеб, консервы, печенье, сахар, сигареты, табак, шерстяные носки, женские головные платки и платья, а также всевозможные изделия из стекла, серебра, меди. В большинстве своем содержимое ранцев составляло награбленное имущество.

Все, что могло пригодиться, партизаны забирали и делили между собой. Во взводе Лолича каждый боец пополнил запасы патронов и гранат, получил по банке консервов и по куску хлеба, а также по четыре сигареты. Выделили долю и для Лабуда. Он уже три часа не курил и сейчас с наслаждением затягивался немецкой сигаретой. Космаец свои сигареты засунул было за отворот пилотки, но сразу же передумал и роздал их поштучно бойцам. Из-за трофейного табака и сигарет бойцы никогда не спорили, чего нельзя сказать о боеприпасах. Без курева можно было потерпеть, без патронов партизан становился беззащитным, и поэтому каждый стремился получить их как можно больше.

Воодушевленные успешным боем, бойцы требовали перейти речку и продолжать преследование противника. Их трудно было удержать на месте, тем более что они не знали задачи отряда, которая держалась в глубокой тайне и была известна лишь командиру и комиссару. По решению партийного комитета района партизанский отряд Бранко Аксентича должен был обеспечить отход главных сил, госпиталя и беженцев из Посавины, Смедерева и с Космая. Для этого ему было приказано сковать как можно больше вражеских сил, отвлечь их на себя. Надо было пожертвовать частью, чтобы спасти целое, другого выхода не было. В отряде никто не знал, когда поступит приказ об отходе, и поступит ли вообще. Одно было ясно: надо держаться, и как можно упорнее, изо всех сил. И они делали все, что могли. Даже после обеда, когда немцы подбросили подкрепление и ввели в бой танки, отряд не отступил. Свыше тридцати минут продолжалась огневая подготовка фашистов перед атакой. От прямых попаданий снарядов сгорела мельница, в которой располагались штаб отряда и лазарет. Сухие доски вспыхнули, как порох, и партизаны не успели даже вынести из здания всех раненых.

Танки форсировали речку и осторожно продвигались к позициям роты Лабуда. За ними следовало свыше сотни фашистов. Среди партизан наступило замешательство: встреча с танками не сулила ничего хорошего. В отряде не было ни одной, даже плохонькой, противотанковой пушки. Гранаты отскакивали от танковой брони, как орехи, не нанося ей никакого ущерба.

Неожиданно ручной пулемет на левом фланге роты замолк. Лабуд посмотрел в ту сторону и заметил, что три бойца из взвода Врачара, прикрываясь кустарником, побежали назад. Момент был критический, могла подняться паника. Лабуд бросился наперерез паникерам, стреляя на ходу поверх их голов. Один из них обернулся в сторону командира роты, громко выругался и продолжал бежать, немного изменив направление. Прозвучал выстрел, и он упал. Остальные двое торопливо вернулись на свое место в цепи роты.

А танки все приближались. Что, если партизаны не выдержат? И кто первый рискнет остановить эти грохочущие чудовища? Перебегая от дерева к дереву, Лабуд открыл огонь из автомата по пехоте. О танках надо было хотя бы на время забыть.

Танки, в это время разделились. Один из них продолжал идти прямо на центр позиции роты Лабуда, а второй свернул налево и стал обходить высоту с запада. Танковые пулеметы вели беспрерывный огонь. Чтобы произвести выстрел из орудия, танки делали короткие остановки.

Во время одной из таких остановок Лабуд, не думая об опасности, отчаянным прыжком вскочил на танк. Оказавшись на броне, Лабуд сначала растерялся. Он еще не бывал в такой ситуации. Прижавшись к башне, Лабуд попытался открыть крышку, но она была закрыта изнутри. Тогда он соскреб со своих сапог жидкую грязь и замазал ею перископ командира танка и смотровые щели. Вдруг башня резко повернулась вокруг своей оси, и Лабуд едва не слетел под гусеницы танка. В это же время крышка люка башни стала медленно подниматься и оттуда показался ствол автомата. Лабуд не слышал выстрела, так как все вокруг грохотало. Он лишь почувствовал, что ему опалило лицо. Лабуд мгновенно просунул свой автомат под крышку люка и нажал на спусковой крючок. Из танка донеслись крики и стоны. Не теряя времени, Лабуд схватил круглую ручную гранату, ударил предохранителем о броню и бросил гранату в люк. Мощный взрыв потряс танк. Он резко дернулся в сторону, наскочил на какое-то препятствие и завалился набок. Лабуда сбросило на землю. Он больно ударился при падении и потерял сознание.

Когда Лабуд пришел в себя и осмотрелся, он обнаружил, что лежит недалеко от сгоревшего танка, из щелей которого еще ползли слабые струйки дыма. Солнце клонилось к западу. Сильно пахло паленым. Лабуд чувствовал себя настолько плохо, что не мог подняться. Он лежал, положив голову на скрещенные руки. Все тело пронизывала боль. Сильно хотелось пить.

Повернувшись на спину, Лабуд увидел сквозь редкие, голые ветки деревьев холодное осеннее небо, далекое, как вода в глубоком ущелье, если на нее смотреть сверху, прозрачное и чистое, подсвеченное желтоватыми солнечными лучами, а по краям, по горизонту, окаймленное обручем из облаков. Никогда еще Лабуд с таким вниманием не смотрел на небо — бескрайнее и какое-то нереальное, независимое от людской воли. Люди — это проходящие тени неба, которые на нем самом не оставляют никаких