Отныне и навеки - Софи Лав

– Все хорошо, – сказала она собаке вслух. – Я уже ухожу.

Собака наклонила голову, будто слушая ее. Эмили подняла фотоальбом и вернула его на место, в коробку, как вдруг увидела, что одна из фотографий, лежавшая между страниц, выпала. Она подняла ее и увидела, что на ней была запечатлена вечеринка по случаю дня рождения. Маленькие дети сидели вокруг стола, в центре которого стоял огромный розовый торт в виде средневекового замка. Внезапно Эмили поняла, на что она смотрит. Это был день рождения Шарлотты. Последний день рождения Шарлотты.

Эмили почувствовала, как на глаза накатываются слезы. Она держала фотографию дрожащими руками. У нее не осталось реальных воспоминаний о последнем дне рождения Шарлотты, да и вообще, она мало что помнила о ней. Казалось, будто ее жизнь разделили на две части. В первой части Шарлотта была жива, а вторая часть – это жизнь после ее смерти, та часть, в которой все сломались, брак ее родителей наконец распался после того, как безмолвное напряжение стало невыносимым, и финал, когда ее отец исчез с лица земли. Но все это случилось с Эмили Джейн, а не с Эмили, не с женщиной, которой она решила стать, не с человеком, который восстал из руин. Рассматривая фото, доказательство жизни с Шарлоттой, Эмили чувствовала, что близка к ребенку, которого она оставила позади, как никогда ранее.

Собака залаяла, и Эмили вернулась в реальность.

– Хорошо, – сказала она. – Я поняла. Я ухожу.

Вместо того чтобы положить альбом на место, Эмили взяла всю коробку, заметив, что стоявшая под ней коробка также была набита фотографиями, и пробралась через сарай к дырке в стене. В ее голове роились мысли. Тайный бальный зал, секретная проявочная, закрытая дверь в сарае, коробка, набитая фотографиями…какие еще секреты скрывал этот дом?

Поспешив в дом с грузом фотоальбомов в руках, Эмили услышала четкие звуки молотка и дрели из бального зала. Это значило, что, несмотря на поздний час, Дэниел все еще находился в доме, развешивая картинные рамы и зеркала для нее. Он работал вечерами все дольше и дольше, иногда задерживался до полуночи, и Эмили тешила себя мыслью, что он делал это, чтобы быть рядом с ней, чтобы поддерживать чувство близости, будто ожидая, что она войдет с чашечкой чая для него, как обычно, показав свое внимание. Вечерами, примерно в это время, после того, как Эмили заканчивала с организацией и копанием в вещах, она частенько заглядывала в двери и болтала с ним. Должно быть, сегодня вечером он ждал того же.

Но этим вечером ее мысли были не здесь. На самом деле последнее, чего она сейчас хотела, – это видеть Дэниела. Ее так потрясла фотография Шарлотты, проявочная, которую она нашла, что она полностью сосредоточилась на том, что собиралась делать дальше, на том, что нужно было сделать сейчас. Наконец-то.

В доме все еще были комнаты, в которых Эмили пока что не была, комнаты, которых она сознательно избегала. Одной из них был кабинет ее отца, куда она и направлялась. Даже после месяцев, проведенных в доме, она все еще держала дверь в его кабинет плотно закрытой. Она не хотела вторгаться в нее. Или, скорее, не хотела сталкиваться с секретами, которые он мог хранить.

Но сейчас Эмили чувствовала, что слишком многое было скрыто слишком долгое время. Тайны ее семьи съедали ее. Она позволила молчанию и незнанию завладеть своими мыслями. Никто в ее семье никогда ни о чем не говорил: ни о смерти Шарлотты, ни о последующем нервном срыве ее матери или о разводе ее родителей, приближающимся с каждым годом. Они были трусами, позволяющими своим ранам гноиться вместо того, чтобы действовать. Ее мать, ее отец, они поступали одинаково, оставляя так много недосказанностей, позволяя ранам перерасти в гангрену, пока единственным выходом не была ампутация конечности.

«Ампутация конечности», – подумала Эмили.

Это именно то, что сделал ее отец, не так ли? Он обрубил всю свою семью, убежал от проблемы, о которой не мог говорить. Он оставил их всех из-за какой-то трудности, из-за какого-то препятствия, которое посчитал непреодолимым. Эмили не хотела теряться в догадках всю жизнь. Ей нужны были ответы. И она знала, что найдет их в этом кабинете.

Она бросила коробку с фотографиями на лестнице и побежала вверх, перепрыгивая по две ступеньки за раз. Мысли роились в голове, когда она целенаправленно шагала по коридору на втором этаже, пока не дошла до двери отцовского кабинета и не замерла. Дверь была изготовлена из темного лакированного дерева. Эмили помнила, как разглядывала ее, будучи подростком. Тогда она казалась грандиозной, почти зловещей, дверью, за которой отец исчезал, будто она поглощала его, и появлялся по прошествии нескольких часов. Ей не разрешали тревожить его, и, несмотря на детское любопытство, она никогда не нарушала правил и не заходила внутрь. Эмили не знала, почему ей не разрешали заходить туда. Она не знала, почему ее отец пропадает там. Ее мама ничего ей не рассказывала, и со временем, когда Эмили подросла, она потеряла всякий интерес к комнате, оставив вопрос без ответа и окутав его молчанием.

Она попробовала повернуть ручку и с удивлением обнаружила, что та поддалась. Эмили предполагала, что кабинет будет закрыт, что комната воспротивиться ее вторжению. Поэтому она была шокирована, осознав, что могла просто войти в комнату, в которую ей ранее не разрешалось и носа показывать.

Она замешкалась, будто ожидая, что появится ее мама и отругает ее. Но, конечно же, никто не пришел, и Эмили, глубоко вдохнув, открыла дверь. Она распахнулась со скрипом.

Эмили заглянула в темную комнату. Внутри находился большой стол, шкафы для бумаг и книжные полки. В отличие от остальных комнат в доме, в кабинете отца было чисто. Он не заполнил его предметами искусства или фотографиями; здесь не было не вписывающихся в интерьер ковров на полу, потому что он не мог выбрать один. На самом деле из всех комнат в доме, в которых Эмили побывала, эта меньше всего была похожа на комнату отца. Это несоответствие привело ее в замешательство.

Эмили прошла внутрь. В воздухе ощущался знакомый запах пыли и плесени, тот же запах, которым пропах весь дом, когда она приехала. С потолка свисала паутина, оплетавшая лампочки. Она медленно прошла мимо, не желая тревожить мерзких ползучих тварей, затаившихся там.

Оказавшись внутри, Эмили не знала, с чего начать. На самом деле она даже не знала, что ищет. У нее просто было чувство, что она поймет, что ищет, как только найдет это, что тайны ее семьи скрыты где-то в этой комнате.

Эмили подошла к шкафу для бумаг и принялась копаться в первом ящике, решив, что это подходящее место для начала поисков. Среди документов отца она нашла купчую на дом, свидетельство о браке родителей и бумаги на развод от ее мамы. Она также нашла рецепт на золофт, антидепрессант. Эмили ничуть не удивилась, что отец принимал лекарства – смерть ребенка может кого угодно отправить в хроническую депрессию. Но ничто из этого не объясняло исчезновения отца.

После осмотра шкафчика для бумаг и лежащих в нем документов Эмили перешла к столу, чтобы осмотреть его ящики. Первый оказался закрыт, и Эмили еле слышно произнесла себе под нос «а–га». Она уже собиралась позвать Дэниела, чтобы он сломал замок и открыл для нее ящик, когда ее внимание привлек небольшой сейф в углу комнаты. В мгновение у Эмили появилось четкое ощущение, что содержимое этого сейфа даст ответы на все волнующие ее вопросы.