Поденка - Джеймс Хэйзел

– А что «в-третьих»?

– Я знал вашего отца, мистер Прист. Мы были друзьями. Возможно, вам об этом неизвестно. В Лондоне есть определенные клубы, и состоящие в них люди не кричат о своем духовном родстве. И в этом нет ничего дурного, просто так устроена жизнь. Во всяком случае, она была так устроена прежде. Если бы Феликс был жив, я бы не раздумывая попросил его найти убийцу моего сына. Но его с нами нет. И вы – наилучшая альтернатива.

Прист откинулся на спинку кресла. Насколько он помнил, Эллиндеры никогда не фигурировали в списках гостей, которых его родители приглашали на семейные торжества, но это вовсе не означало, что старик пытается его обмануть. Когда он был юношей, его родители иногда уезжали по делам на несколько месяцев. Вполне вероятно, что они знали Эллиндеров.

– Их смерть стала трагедией, мистер Прист, – тихо произнес Кеннет. – Но я точно знаю – они бы гордились тем, чего вы сумели достичь после того, как их не стало.

Интересно, гордились бы они его разводом или тем периодом его карьеры, когда он работал в баре, пытаясь вновь обрести контроль над своей жизнью? Однако Чарли никогда не совершал убийств, так что можно сказать, что он добился чуть бо́льших успехов, чем Уильям.

– Мы понимаем, что это нелегкое для вас решение, мистер Прист. – Джессика даже не взглянула на собеседника. Она вела себя пугающе церемонно, но если в ком-то другом подобная напряженность могла бы показаться признаком неловкости, то эта дама каким-то образом все равно умудрялась сохранять спокойное достоинство. – Однако мой отец очень хочет, чтобы вы взяли расследование этого дела на себя.

– У вас будет полный доступ ко всему, что вам может понадобиться, мистер Прист, – заверил Кеннет. – Мой бизнес полностью для вас открыт. Джессика, само собой, вам поможет. Она отлично преуспела в бизнесе и сделала это сама.

– Да, конечно, – кивнул Прист.

А еще я, как ни стараюсь, не могу отвести от нее глаз, хотя и не понимаю, почему.

– Мы вам, разумеется, заплатим.

В этом Прист не сомневался, хотя, пожалуй, было бы лучше, если бы Кеннет не говорил о деньгах. Он знал, что все идет к этому, но сейчас, сидя в своем кабинете и глядя в полные отчаяния глаза умирающего старика, предлагающего ему плату за то, чтобы он дознался, почему его сын был посажен на металлический штырь на складе, он чувствовал себя каким-то… нечистым.

Прист обдумывал свой ответ.

– Я не уверен, что смогу вам помочь, – выдавил он наконец.

Эллиндер поднял руку, словно призывая хозяина кабинета не спешить.

– Уверен, вам надо все обдумать.

– Я не уверен, что смогу вам помочь, – повторил Прист. – Простите.

– Сколько вы берете за час работы?

Прист слегка замялся.

– Пятьсот фунтов.

– Мы удвоим эту ставку. Утроим, если вы расскажете мне, почему был убит мой сын.

Прист услышал, как Джорджи резко выдохнула воздух.

– Уверяю вас, дело здесь не в деньгах.

– Тогда в чем же? – резко спросила Джессика.

И Прист поймал себя на том, что не может дать на этот вопрос сколько-нибудь убедительного ответа. Так в чем же все-таки суть? Не могу же я сказать им, что меня интересует этот заезд, но не могу решить, на какую из лошадей сделать ставку. Он продолжал теребить рукой свой небритый подбородок, и, видимо, это навело Кеннета Эллиндера на какую-то мысль, потому что он вдруг встал и потянулся для рукопожатия.

– Я понимаю, что принять такое решение нелегко даже для человека ваших способностей, мистер Прист. Надеюсь, что все же сумел достаточно вас заинтересовать, чтобы вы согласились хотя бы подумать над моей просьбой. Уверен, Феликс тоже принял бы решение не сразу.

Прист встал и пожал ладонь старика.

– Я об этом непременно подумаю.

Прежде чем прервать рукопожатие, Эллиндер ухитрился улыбнуться:

– Прошу вас, позвоните мне утром и дайте ответ.

Когда за ними закрылась дверь, Прист вдруг осознал, что за все время разговора Джессика так ни разу и не посмотрела ему в глаза.

25 марта 1946 года

Отдаленная ферма в центральной Англии

Берти Рак ел яйца-пашот. Две штуки. Это было единственное, что он смог найти на ферме наутро после первой беседы с доктором Шнайдером. Он поселился в доме фермера на предыдущей неделе и несколько дней изучал записи, документы, фотографии, отчеты. Все, что могло помочь ему досконально проанализировать предмет.

Немец находился на ферме уже несколько месяцев, спрятанный от посторонних глаз. В основном это делалось ради его собственной безопасности. Хозяйственные постройки фермы были приспособлены для того, чтобы он не сбежал: решетки на окнах, замки и массивные запоры на дверях. Ферму быстро переоборудовали под тюрьму. В помощь Раку прикомандировали шестерых солдат, но работа им досталась нетрудная. Шнайдер интереса к побегу не проявлял. Какой смысл в том, чтобы оказаться в Англии в положении беженца, после того как Германия проиграла войну? Поначалу Рак опасался, как бы доктор не попытался покончить с собой, как это сделал Гиммлер, но Шнайдер явно не собирался себя убивать.

Ночами полковник спал неспокойно. Все еще стояли холода, зима никак не хотела отступать. Матрас на кровати оказался комковатым, постельное белье – сырым, хорошо, что хотя бы кухня не обманула ожиданий. Выложенный каменными плитами пол, плита, свисающие с каждой полки кастрюли и сковородки. Сегодня все это блестело в ярких солнечных лучах.

Младший капрал Фицджеральд стоял рядом, прислонясь к открытой кухонной двери, и попыхивал самокруткой. На редкость долговязый и угловатый, он, по мнению Рака, не вписывался ни в какой интерьер. И вечно сутулился. Пока что полковнику удавалось игнорировать его, хотя писклявый голос Фицджеральда уже начинал действовать ему на нервы.

– Ну, давайте, выкладывайте, – весело сказал Фицджеральд и посмотрел на Рака так, словно ожидал, что тот сейчас проделает фокус. – Как все прошло?

Рак тяжело вздохнул. Еще одна неделя этой ерунды, и всё, я вернусь в Лондон, подальше от нацистов и дураков.

– Как вам известно, младший капрал, мне не разрешено раскрывать содержание бесед с доктором Шнайдером…

– Со Шнайдером? – Похоже, Фицджеральд искренне недоумевал. – При чем тут он? Я говорил о Еве!

Рак проглотил то, что жевал, и только потом поднял взгляд.

– О ком?

– О Еве. Еве Миллер. Об этой горячей цыпочке с классной попкой!

И Фицджеральд расплылся в глупой ухмылке. Зубы у него были такие же длинные и кривые, как и его тело. Рака раздражало в нем все, раздражало постоянно. Нельзя позволять этому нахальному ублюдку так с собой говорить, полковник должен внушать уважение и поддерживать дисциплину. Но ему все это уже встало поперек глотки, к тому же какой смысл держать дистанцию в этой глуши во время операции, которой официально не существует?