Эпоха за эпохой. Путешествие в машине времени - Карл Александр

У Стивенсона хватило соображения заслонить лицо рукой, чтобы она не смогла его опознать. Он проскочил мимо нее в коридор и, обернувшись, увидел, что Уэллс стонет и шевелится. Тихо выругавшись, Стивенсон развернулся на своем наборном каблуке и бросился к лифтам.

Открыв глаза, Эйч Джи не сразу сообразил, где находится. Комната была как в тумане: синий ковер сливался с кремовыми стенами кольцами далекого болезненного цвета. Кто-то визжал. Он осознал, что молодая девушка в форменном платье стоит рядом с ним на коленях, и глаза ее полны тревоги. Она бережно прикасалась к его лбу.

– Сэр! Как вы, сэр?

– Спасибо, бывало и получше. – Уэллс поднялся на ноги и увидел на полу пестик для колки льда. – Господи!

Его передернуло: он понял, что ему крайне повезло остаться в живых.

– Мне вызвать вам врача?

– Нет, спасибо.

С каждой секундой он разъярялся все сильнее. Что за чудовище, что за низкая, извращенная тварь! Ну, что ж, с его стороны больше не будет апелляций к разуму и рассудку. Только не после подобного!

– Вы точно не хотите показаться врачу?

– Единственный интересующий меня врач уже скрылся.

Пылающий мщением Герберт Уэллс подхватил пестик для колки льда, сунул его в карман – и ушел из номера.

Лифт мягко остановился на первом этаже. Уэллс выскочил из него и стремительно прошел по вестибюлю, лавируя между группами японских туристов и огибая мебель, словно неуловимый полузащитник-регбист. Выйдя из здания, он пробежал по круговой подъездной дороге отеля и оказался на тротуаре, идущем параллельно Ван-Несс-авеню. Посмотрев в обе стороны, он оценил городскую топографию. На запад улица шла вверх на довольно большом протяжении, обещая неприятный и утомительный подъем. Более того, инстинкт звал его вниз – и он пошел в восточном направлении, где улица спускалась к красивым зданиям административного центра. Почти сразу же он оказался там, где Ван-Несс пересекалась с Гири. Светофор горел красным, плотный поток машин катился по Гири в южном направлении. Куда пошел Стивенсон: на север по Гири или дальше на восток по Ван-Несс? Уэллс снова посмотрел во все стороны. Гири-стрит оказалась шире и светлее: на нее прямо падали лучи вечернего солнца. Ван-Несс, напротив, была залита тенями, да и здания на ней были более высокими и стояли теснее, что сделало бы поспешное движение беглеца менее заметным. Герберт кивнул своим мыслям и, перейдя через улицу, пошел дальше по Ван-Несс.

Спустя два квартала он заметил шляпу Стивенсона, которая то и дело выныривала из потока пешеходов.

Мрачно улыбнувшись, Уэллс перешел на бег. О’Фаррел-стрит он пересек на красный свет, игнорируя гудки и ругань водителей. После этого он выбежал прямо на первую полосу Ван-Несс-авеню, минуя неспешно идущих пешеходов, и успел заскочить обратно на тротуар прямо перед новой волной стремительно несущихся машин. Тяжело дыша, он бежал дальше, пока не догнал Стивенсона: тот стоял на углу Ван-Несс и Эллис-стрит, дожидаясь зеленого сигнала. Зайдя со спины, он схватил Стивенсона, резко развернул лицом к себе и приставил пестик для льда к его шее. Не ожидавший такого Стивенсон резко втянул в себя воздух и широко открыл глаза. Уэллс увидел в глазах противника страх – и понял, что победил.

Он уже собирался отдать ему приказ, когда стоявшая рядом с ними дама заметила происходящее – и завизжала. Уэллс машинально повернулся к ней, чтобы объясниться, – а Стивенсону только это и надо было. Он выбил пестик из рук Уэллса, повернулся – и выбежал на Эллис-стрит, несмотря на запрещающий сигнал светофора. Он увернулся от трех мчащихся машин и почти добрался до противоположного тротуара, когда автобус «Фольксваген» выскочил из-за поворота на Эллис – и врезался прямо в Стивенсона. Тот пролетел по воздуху футов двадцать, а потом упал на тротуар вниз головой.

Вокруг лежащего неподвижно Стивенсона моментально собралась толпа. Все кричали и переругивались. Некоторые пытались решить, что предпринять, а другие (странно спокойные) просто задержались ради острого момента.

Эйч Джи ошеломленно наблюдал за этим с противоположной стороны улицы. Полисмен в белых перчатках спешил к месту происшествия со своего поста в центре перекрестка. Он быстро разогнал толпу, встал рядом со Стивенсоном на колени и расстегнул на нем одежду.

Уэллс словно свинцом налился: он мог только стоять и смотреть. Его охватила грусть, которая была ему самому непонятна: ведь если кто-то и заслуживал железного удара, то именно Лесли Джон Стивенсон. Возможно, все дело было в том, как именно это произошло. Стивенсона повалил и искалечил не какой-то другой человек. Его раздавила техника – и транспортное средство, которое это сделало, просто остановилось, ожидая разрешения ехать дальше. Может быть, именно обезличенный характер происшествия заставлял судьбу Стивенсона казаться такой жестокой и чуждой, ведь Эйч Джи всегда считал жизнь бесценным чудом, а нелепость смерти – личным вызовом. И вот серьезно травмированный человек лежит на тротуаре за шестьдесят восемь лет от дома в футуристическом городе. Никому здесь нет до этого дела – а дома никто ничего не узнает.

Невезучий длинноволосый водитель виновного автобуса бесцельно топтался на месте, судорожно воздевая руки и переживая, не убил ли он только что человека. Спустя какое-то время он привалился к двери своего обшарпанного омнибуса, а полисмен тем временем хладнокровно задавал ему вопросы, занося информацию в блокнот. Выглядело это рутинно: полисмен действовал так, словно подобное происходило постоянно. Более того – движение машин восстановилось, да и пешеходы шли мимо так, словно ничего не случилось.

Да, Герберт Джордж Уэллс наблюдал сейчас еще одну из сцен современного (и приземленного) спектакля, где по иронии судьбы фигурировал добрый полисмен, пытающийся трансформировать хаос в логическую последовательность. Когда первое действие драмы только что завершилось.

Второе действие началось с приближающимся завыванием сирены, которая в конце концов стала просто оглушительной. Блестящий красно-белый фургончик вывернул с Ван-Несс и остановился посредине Эллис-стрит. На дверце была надпись «37-я команда Скорой помощи». Два ловких молодых человека в темно-синей униформе выскочили из машины и начали заниматься Стивенсоном. Его перекатили на носилки с хромированными ручками, подняли и установили в машине. Движения молодых людей были изящными и отточенными. Никакой траты времени или сил. Никаких сомнений и ненужных разговоров. В считаные секунды они забрались обратно в фургончик – и пока один что-то говорил в небольшое металлическое устройство, одновременно круто разворачивая машину, второй закрепил на лице Стивенсона маску, покрутил какие-то ручки на металлических цилиндрах, а потом начал проверять его пульс. Машина понеслась по Эллис-стрит, и, реагируя на сирену, поток движения расступался, словно воды Красного моря перед Моисеем.

Эйч Джи был потрясен. Ему вспомнилось, что он читал о войне в Крыму, когда сотни раненых лежали без помощи много часов, а порой и несколько дней. Тем, кому посчастливилось оказаться у уставших и плохо обученных врачей, либо не помогали вообще, либо делали ампутации конечностей. А вот здесь он наблюдал работу обученной команды, явно хорошо знающей дело спасения жизни. Он восхищенно подумал: «Боже, как чудесно и радостно людям 1979 года знать, что к травмам и (или) смерти не относятся равнодушно».