Падение Хана - Ульяна Соболева

– Я передумал. Девка нужна мне. Держи Киару под прицелом. Но без моей команды не стрелять.

– Да, Господин. У нас все под контролем.

Набрал еще чей-то номер и спросил:

– Что там у тебя?

– Все чисто. Можете включать новости. Все каналы разрываются от сенсации.

– Я тебе верю. Молодец. Получишь двойную оплату.

– Рад угодить тебе, Хан.

Ему нравилось выжимать педаль газа до упора, до точки невозврата, так, чтоб почувствовать ее под собой. Оседлать и сдавить коленями хребет этой худой суки с торчащими ребрами, пустыми глазницами и длинными пальцами с кривыми когтями. Ему казалось, он засадил ей по самые гланды и трахает на бешеной скорости саму Смерть. Она трясётся под ним, елозит задом, скребёт по асфальту покрышками, дымится, ревет под двигателем и содрогается в конвульсиях, а он давит и давит педаль. Ждет, когда дрянь сбросит его и, подмяв под себя, размозжит ему череп об асфальт, протащив под колесами его черное сердце. Но самая из дорогих в мире шлюх тащилась прогибаться под ним, а ему нравилось ее грязно драть. Это был самый честный и святой союз. Никакого предательства.

Но сейчас он давил педаль газа и не представлял под собой голые кости на четвереньках… он мысленно видел, как бродит по лабиринту его девочка Киара, как она заполучила себе игрушку намного интереснее кролика или курицы и будет играться до последнего, пока не надоест. Она сытая и не нападет быстро. Только на это и оставалось надеяться… Иначе… Хан не хотел думать о том, что случится, если тигрица нападет на девчонку, и ему придется отдать приказ стрелять по Киаре.

И этого он никогда ей не простит. Маленькой, белокожей сучке, которая как нельзя кстати оказалась у него в доме. В виде еще одного экзотического развлечения. Он любил развлекаться. Любил делать это на широкую ногу. Феерические эротические шоу с лесбиянками, групповой секс, дикие и грязные оргии. Травка в кальяне, самый дорогой в мире алкоголь, гонки и ринг. После боя трахать сразу двух сучек или смотреть, как они трахают друг друга, а потом обе отсасывают у него, причмокивая и давясь. Он перепробовал все, любую грязь, любую дикость. Привык потакать любому своему желанию. Если не он себя будет баловать, то кто? Сама Смерть преподносит ему подарки в виде немереного количества бабла, постоянных побед и раздвигает перед ним ноги… обычные девки готовы лизать ему пятки, лишь бы один раз засветиться перед камерой с самим Дугур-Намаевым.

Но всегда хочется большего. Всегда хочется нового, особенного, неиспробованного. Именно это ощущение появилось при взгляде на огромные глаза девчонки. Очень чистые, светлые, красивые, как у дорогой куклы в витрине магазина. Она напоминала ему лебедя. Белого, стройного, с длинной шеей и грациозным телом. Несмотря на то что Хан понимал, что девчонка продажная, ему все равно казалось, что в ней чисто. Что он впервые вбивает свой член в чистоту и не пачкает его после других, что в ней не было чьей-то спермы, языка, пальцев. Пломбу снял он сам. И это заводило. Сильно. Так заводило, что ему хотелось послать все на хер и трахать ее двадцать четыре на семь.

Нет, он не был героем-любовником и не причислял себя к таковым. Последнее, что волновало Хана – это как к нему относится та или иная «дырка», за которую он заплатил. Они могли выть и кончать, могли просто подставлять ему свои отверстия. Он не делал ничего для их удовольствия, потому что считал, что это ОНИ здесь для ЕГО удовольствия. А чьи-то радости волнуют в этой жизни меньше всего. Единственная женщина, за чью улыбку он мог умереть, была его мать. Она же была единственным человеком, который его любил. С тех пор Хан не знал и не понимал значения этого слова. Пока не появилась Киара…

Его одинаково возбуждал как женский оргазм, к которому он не прикладывал никаких усилий, так и скукоженные от боли лица, потому что его член редко куда вмещался без треска. Ему было тесно почти всегда и везде, а им… ему было насрать, каково им. Это все равно что думать, насколько бифштексу нравится, когда его пожирают.

С русской блондинкой каждый раз выходило иначе. Он сдерживался. Смотрел на ее наполненные слезами глаза, на дрожащие нежные губы и сдерживался. Ему не хотелось сломать ее раньше, чем она надоест. Не хотелось порвать или причинить адскую боль. Но ему невыносимо ХОТЕЛОСЬ. Словно вся похоть этого гнилого мира сконцентрировалась между ног этой голубоглазой малышки. Входил в узкую дырочку и матерился, грыз щеку, чтобы не заорать от заоблачного кайфа, смотрел на тоненькую талию, выпирающие позвонки, лопатки, округлую маленькую задницу и хотелось погладить, провести пальцами, приласкать. Впервые ему вообще чего-то хотелось, кроме как совершать фрикции. Она вызывала эти непонятные и чуждые зверю ощущения. И ее грудь небольшая, упругая с мелкими сосками, от вида которых он был готов по-звериному шипеть. Когда входил в нее в ванной, пристраиваясь сзади, раздвигая коралловую плоть своим ноющим от похоти членом, невольно любовался кукольностью и нежностью даже там, от вида, как его узловатый член втискивается в эту узкость, он готов был тут же спустить и залить всю ее спермой. Никогда раньше не присматривался к их плоти. А здесь возбудился до оргазмических спазмов.

Думал, вытрахает эту блондинку, и надоест. Как обычно. Сразу и с первого раза. Пресыщение до тошноты и коленом под зад. Не надоело. И во второй раз было фееричнее, чем в первый. Появилось ощущение, что он хочет возвращаться домой и всегда иметь возможность поставить русскую на колени, и долбиться в ее белую плоть, очищаться внутри самому и пачкать ее… Да. Она его птица. Белая лебедь. Руки-крылья. Сломать в локтях, чтоб не улетела, и клевать коршуном ее грудь, ее отверстия, погружать в них пальцы и член. Играться с ней. Трогать. Раздевать, одевать, кормить.

Еще до того, как дед позвал его к себе, Хан решил, что никаких тридцати дней не будет, а слизняк Паша слишком долго коптит это небо. Ему пора в ад в покрытый копотью котелок, где черти будут шпарить кочергой его раздолбаный зад. Заодно пусть прихватит с собой и одну из шалав, которая сыграет для публики новоиспеченную жену Звезды. Ангаахай будет только его. Хана. Новые документы, новая жизнь. В ней нет никого кроме Тамерлана. Он ее хозяин. А теперь милостью деда, гореть ему в аду, и муж. Пожалуй, выгоднее сделки не придумать. Потом, когда надоест, стать вдовцом проще простого.

Увеличил звук на приемнике: «Ужасная смерть… жуткая потеря и катастрофа. Разбился самолет с молодоженами. Павел Звезда и его юная жена Верочка погибли. А ведь всего лишь несколько дней назад мы радовались выбору… радовались счастью нашего любимого…»

Вырубил на хер лицемерное соплепускание и включил на всю громкость Менсона, газ до упора. Бросил машину возле ворот и ловко, как пантера, перелез через ограждение, приземлился на ноги.

Прислушался к тишине и стрекотанию кузнечиков. Шорох в стороне, и он представил себе, как девчонка бежит босиком по узким коридорам его любимого лабиринта, который с высоты птичьего полета выглядел, как цветок. Еще одно творение Тамерлана. Лабиринт красной розы. Созданный в честь матери. Такой же жуткий и сложный, как и ее жизнь.