Краповые рабы - Сергей Самаров

– Значит, их пятеро осталось? Вместе с эмиром… – спросил старший сержант, хотя только что Серафим Львович говорил, что не знает.

– Да, скорее всего, пятеро. Кажется, так. Я, честно скажу, испугался. Думал, меня застрелят. Мне же автомат к голове приставили, и я зажмурился. Так и сидел – все отнялось, пошевелиться не мог, выстрелов ждал. Потом вы, видимо, стрелять начали. И в моего несостоявшегося убийцу попали. Вон он… – Серафим Львович кивнул на второго убитого, лежащего за его спиной. – Так я и жив остался. А смотреть стал только, когда Дагиров ругаться начал. Тоже, наверное, от испуга глаза открыл, вижу, он весь в крови и задницей, как трясогузка хвостом, мотает. Тогда только увидел, куда пуля попала…

– Я ему это обещал, – сказал Семисилов.

– Очень он обозлился. Но как увидел убитых, решил, что уходить надо. И команду дал…

– Ладно, Серафим Львович, вставай, пойдем догонять… Надо добить эту падаль. Иначе обозлятся, совсем от них житья людям не станет. Будем преследовать.

– Я уже устал… – пожаловался немолодой бомж.

– Не оставлять же тебя здесь. Вдруг они круг сделают и сюда вернутся!

Последний аргумент оказался весьма убедительным и заставил бомжа подпрыгнуть раньше, чем это сумел бы заставить его сделать солдатский пинок.

К сожалению, в наступившей темноте пользоваться тактическими фонарями было опасно, потому что из темноты приходилось постоянно ждать автоматной очереди на любой звук или свет. И, если сначала бандиты торопливо скрылись, без всякого сомнения в нервной панике, потому что двоих потеряли ранеными и двоих убитыми, то уже через короткое время они могут успокоиться и пожелать двинуться назад, чтобы рассчитаться со спецназовцами. Их пять человек, если считать и раненых. Тем более ранение в нижние конечности, что вообще-то мешает ходить, но не мешает стрелять. А второе ранение Бабаджана Ашуровича, на долгое время лишившее его возможности сидеть и лежать на спине, вне всякого сомнения, ввергло его в ярость. Следовало воспользоваться традиционной мстительностью восточного человека. Как правило, подобное проявление эмоций бывает сильнее хладнокровия, сильнее разума, сильнее желания воли. И уже многих бандитов приводило к гибели.

Ожидая возвращения бандитов, спецназовцы шли настороженно, прислушиваясь и чуть ли не принюхиваясь к своему пути. Время от времени кому-то из них приходилось почти ложиться на землю, чтобы не потерять кровавые следы. Кровавых следов было два – двое раненых, как и говорил Серафим Львович. И шаги одного из них становились все короче и короче. Это свидетельствовало о том, что идти раненому тяжело. И крови он потерял много. Скорее всего, это был не Дагиров, потому что эмира бандиты могли бы и понести. Но, если эмир получил вторую пулю тоже в ягодицу, то второй раненый, как успел заметить Серафим Львович, был ранен в бедро. Такое ранение может оказаться весьма опасным. Во-первых, опасно, когда пуля пробивает бедренную кость. Пуля крупного калибра в состоянии вообще вырвать кусок кости даже гораздо большего диаметра, чем диаметр самой пули. Но тогда человек, как правило, вообще не в состоянии ступить на ногу. Любая попытка сделать шаг вызывает болевой шок и приводит к потере сознания.

Идущий первым Семисилов сделал за спину знак раскрытой ладонью. Спецназовцы замерли. Серафим Львович старательно выполнял все действия, которые выполняли солдаты, и тоже замер.

– Василий, глянь-ка… – Родион встал на колени и низко склонился над землей. – Похоже, они здесь отдыхали и совещались…

– Попадешь, куда нужно? – спросил старший лейтенант, отрываясь от бинокля и повернувшись к снайперу. – Дистанция для ночи солидная. Куда хочешь стрелять? Во взрыватель? Если далеко, лучше не рисковать.

Младший сержант Коноваленко по-прежнему смотрел в прицел и разговаривал, не отрываясь от него.

– Я в руку, которая взрыватель ставит, товарищ старший лейтенант. Можно?

– Не знаю, какие последствия будут у взрыва, но, надеюсь, это их задержит. Давай.

Сухой и короткий, едва различимый звук выстрела раздался после разрешения открыть огонь. И сразу же, словно в продолжение выстрела, раздался грохот, и ввысь метрах в шестистах впереди взметнулось пламя.

– Если люди не умеют работать со взрывными устройствами, зачем берутся! – посетовал старший лейтенант Самоцветов. – Хорошо, что до пограничников еще километров восемь. Не должны услышать. Не такой и сильный был взрыв, как я думал.

– Если только какой-нибудь пограничный наряд в нашу сторону не прогуливался, – сказал младший сержант Кудеяров.

– Наряду в нашу сторону прогуливаться нет смысла. Они считают, что здесь нет возможности перейти границу. Только по нашей тропе, но она в стороне от границы идет. Какой бес их сюда понесет… Я думаю, они о проходе не знают. Иначе сами давно заминировали бы его.

– Знать бы это точно, легче бы дышалось, товарищ старший лейтенант, – младший сержант продолжал хмуриться.

– Знать бы, где упасть… И как там дальше, про соломку-то… – заметил пулеметчик рядовой Снегиренков.

– Хватит гадать. Двинули дальше. Надо посмотреть, кто к месту взрыва вернется, и решить, как с ними быть. Коноваленко! Работай…

– Пока – тишина… Думаю, метров сто можно идти с фонарями. Двигайтесь. Я наблюдать буду, потом догоню.

– Я его прикрою, товарищ старший лейтенант, – вызвался земляк снайпера рядовой Сутроминский, заметив, что командир взвода осматривает строй, словно ищет, кого выбрать, и предугадал приказ.

– Добро. Через сто метров мы остановимся, вас дождемся. Если что, кричите филином.

– Понял, – ответил рядовой. – Это у меня, говорят, хорошо получается… – И он издал пронзительный крик ночной птицы. – Годится?

– Годится. Хотя больше на ястреба-канюка похоже. А он птица дневная. Однако дневную птицу тоже можно взрывом побеспокоить. Я утром видел в небе пару канюков. Правда, еще на нашей стороне. Ты кричи. И я пойму. Вперед!

Старший лейтенант первым двинулся дальше вместе с пулеметчиками, а взвод, соблюдая прежний порядок, последовал за ним. Стометровая дистанция проходила почти горизонтально от берега новообразованного озерца к подъему на возвышенность, поросшую лесом. Добравшись до начала подъема, старший лейтенант Самоцветов остановил группу.

– Выключить фонари. Ждем Коноваленко.

За все время прохождения последнего участка крика то ли филина, то ли канюка никто не услышал. Значит, впереди было спокойно. Но все же Борис Анатольевич ожидал, что, услышав взрыв и не дождавшись возвращения своих подрывников, бандиты пошлют кого-то на проверку. В бинокль он не смог бы, скорее всего, никого увидеть. Бинокль старшего лейтенанта был простой, без лазерной подсветки и без тепловизора, и потому годился в основном для дневного использования. Здесь необходим был ночной прицел или ночной бинокль. Тем не менее, вглядываясь туда, где произошел взрыв, старший лейтенант, как ему показалось, что-то увидел, хотя сам не мог понять, что именно. И он все-таки поднял бинокль. Как ни густа была чернота ночи, бинокль все же отчетливо показал движение огонька, и нетрудно было определить, что это был огонек сигареты. Курить бандиты не стеснялись. Хотя они и оставляли на своем пути взрывные устройства, но, скорее всего, не очень-то верили в возможность преследования. Тем более ни одного взрыва за спиной до этого не слышали. Услышали только вот последний взрыв, пришли посмотреть, и что они нашли? Наверное, ничего. Останки подрывников должно было далеко разбросать по окрестностям. И, видимо, эти останки больше всего интересовали бандитов. Зажглись сразу три фонаря, которые было видно издали, и обладатели фонарей стали светить себе под ноги, обходя окрестности по расширяющейся спирали – обычная стратегия поиска. И скоро, видимо, что-то обнаружили, потому что все трое остановились в одном месте и светили в землю, где что-то перед ними лежало. К этим трем приблизился и огонек сигареты. Курить себе позволял, видимо, командир, которого подозвали.