Ниндзя в тени креста - Виталий Гладкий

Ниндзя-то был похож на вакидзаси, имел рукоятку, как у катаны, и хранился в таких же ножнах. Это давало возможность одурачить противника, выхватив меч быстрее. Свободное место на дне ножен обычно использовалось для хранения смеси песка, молотого перца и железных опилок. Когда меч покидал ножны, можно было метнуть эту смесь в глаза врагу и ослепить его на некоторое время. Конечно, размер ниндзя-то в ряде случаев был недостатком, но более короткий клинок предполагал скрытное ношение и давал преимущество синоби во время боя в помещении, где стены и низкие потолки мешали самураям в полной мере использовать преимущество длинной катаны.

Ножны ниндзя-то делали таким образом, что их можно было использовать в качестве трубки для дыхания под водой или духового оружия. Для этого кодзири – наконечник ножен – снимался. Когда синоби нужно было забраться на стену, он прислонял к ней ножны и вставал ногой на прочную цубу, – большую квадратную гарду, – используя меч как вспомогательную лесенку. После оружие вытягивалось наверх за длинный ремешок, прикрепленный к ножнам.

Однажды, когда заканчивался третий год обучения, ямабуси сказал:

– Разжигай горн. Будем делать тебе ниндзя-то.

Он сказал это буднично, вскользь, но внутри у Гоэмона все затрепетало от радости. Наконец-то у него будет свой меч! Притом освященный ямабуси, что считалось у синоби своего рода благословением, предполагавшим удачу во всех делах. Не теряя времени, юный синоби принялся раскочегаривать сложенный из дикого камня горн в кузнице ямабуси. Это был примитивный навес, крытый древесной корой, с плетенными из хвороста стенами, до половины засыпанными землей.

Старик любил возиться с металлом. Когда он работал, вход в кузницу для Гоэмона был заказан. Юный синоби лишь слышал удары молота и бесконечное бормотание мантр. За три года, которые Гоэмон провел с ним, ямабуси так ничего путного и не выковал, только делал заготовки, – в основном металлические полосы. Иногда он освобождал Гоэмона от тренировок и заставлял его учиться кузнечному делу – делал из него опытного молотобойца. Это была нелегкая работенка и, на взгляд подростка, бессмысленная; что толку тупо бить молотом по наковальне, если ямабуси не имел никакого желания посвящать своего ученика в тайны кузнечного ремесла? В конечном итоге Гэмон пришел к выводу, что его готовят вовсе не для того, чтобы он прозябал в кузнице какого-нибудь городишки в качестве лазутчика. На том юный синоби и успокоился.

Собственно говоря, кузница была единственным строением на небольшом ровном плато, заканчивающемся обрывами, где находились «владения» ямабуси. Вокруг высились горы, а на плато вела одна-единственная тропа, которую трудно было разыскать среди зарослей и в нагромождении камней. Да и как ее отыщешь, ежели ямабуси был отшельником и в долину спускался всего два-три раза в год?

Жил он в просторной пещере с высоким сводом. Впрочем, пещера была скорее буддийской пагодой, нежели жилищем. Для себя и Гоэмона старик отвел небольшую нишу неподалеку от входа. При надобности вход закрывался большим валуном, который можно было скатить по деревянному лотку к небольшому отверстию в скале – входу в пещеру.

Ямабуси, случись осада пещеры, мог сидеть в ней сколь угодно долго. Там была вода (она капала с потолка, скапливаясь в большой чаше) и запасы провизии – просо и рис. Напротив жилой ниши стоял очаг и несколько корзин с запасом древесного угля. Когда наступали зимние холода, ямабуси разжигал очаг, устанавливал экраны, сплетенные из камыша, и теплый воздух обогревал его «спальню». Дым уходил куда-то вверх; видимо, в потолке пещеры имелись щели, ведущие наружу. Что это так, можно было судить по воздуху, который всегда был свежим.

В дальнем конце пещеры находилась довольно крупная статуя Будды из зеленого камня. «Интересно, как ее сюда подняли?» – с удивлением подумал Гоэмон, увидев изваяние в первый раз. По крутой тропе могли ходить разве что горные козлы, да сам ямабуси, который в свои преклонные годы прыгал по камням, словно молодой. Пещеру делали настоящим храмом белые сталактиты, свисавшие с потолка удивительно красивой бахромой. Постоянно горевшие свечи на алтаре перед Буддой освещали их неверным трепещущим светом, и мокрые каменные сосульки сверкали так, словно были усеяны мириадами драгоценных камней.

Раз в год, ранней весной, в день рождения Будды, к пещерной пагоде приходили убеленные сединами монахи, товарищи Учителя, и тогда Гоэмону приходилось несколько ночей спать на открытом воздухе, потому как они надолго закрывались в пещере и творили там молитвы. Это причиняло ему некоторые неудобства, потому что весной по плато гуляли злые холодные ветры, но приходилось терпеть. Юному синоби из всей этой церемонии нравился лишь какой-то удивительно вкусный и бодрящий чай, который пили ямабуси, такие же горные отшельники, как и его Учитель. Он хранился в нефритовом кувшине, закрытом плотной пробкой, которую запечатывали воском. На чайные церемонии старики приглашали и Гоэмона.

– Готово? – спросил ямабуси, появившись на пороге кузницы.

– Да, сэнсэй, – поклонился Гоэмон.

– Ну что же, начнем…

Обычно старик носил темные, изрядно обветшавшие одежды, но сегодня на нем была чистая белая рубаха и почти новое кимоно желто-оранжевого цвета. Создавалось впечатление, что он оделся на праздник – как на день рождения Будды. Да и выражение на его лице было торжественно-официальным. Глядя на Учителя, Гоэмон и сам подтянулся, проникшись важностью предстоящего действа.

Ямабуси долго перебирал тонкие полосы-заготовки, пока не отобрал несколько из них. Все они были серебристого цвета, словно чешуя свежевыловленного карпа. Нагрев их до золотистого цвета, старик сложил полосы вместе, связал получившуюся стопку по краям проволокой и приказал Гоэмону, который до этого возился с мехами, раздувая угли в горне:

– Бей!

Гоэмон размеренно бил тяжелым молотом точно по центру наковальни, а ямабуси ловко передвигал связку, пока полосы не превратились в единое целое. Процесс был долгим, связка разогревались в горне многократно и охлаждалась до нужного цвета в золе рисовой соломы, пока наконец полосы не были сварены вместе как должно. Сваренная полоса получилась гораздо длиннее заготовок, и ямабуси разрубил ее на три части. Затем опять сложил обрубки вместе, и все началось сначала. Так он делал много раз – Гоэмон даже сбился со счета. Ковка закончилась только ближе к вечеру. Но в финальной части юный синоби был только зрителем. Он лишь качал меха, а ямабуси звонко стучал по металлической полоске небольшим молотком.

Закончив ковку, ямабуси дождался, пока меч остынет, а затем взял в руки стальной нож-скребок, похожий на серп с ручками на концах, и стал выравнивать поверхность металла. На следующий день он начал шлифовать меч. Это была предварительная шлифовка, чтобы уменьшить объем работы с закаленной сталью в дальнейшем. После шлифовки ямабуси долго колдовал над смесью древесного угля, мела, глины, растолченного в порошок песчаника и воды. Эта смесь – паста – нужна была для закалки меча.

Когда паста была готова, он нанес на клинок тонкий слой обмазки, затем слегка подсушил и стал накладывать второй, толстый, слой смеси на половину ширины клинка со стороны обуха и на сам обух. Когда подсох и второй слой, ямабуси прикрепил ниже его несколько тонких волнообразных полосок пасты. Эти выступы слабо закаленной стали должны были препятствовать распространению трещин при особо сильном ударе. Когда процесс обмазки был закончен, ямабуси прочитал короткую молитву и вставил клинок хвостовиком в щель между камнями – чтобы обмазка, находясь на сквозняке, равномерно сохла. В этот день работа длилась недолго, но сушка заняла весь остаток дня и ночь.