Бесы в красной гостиной - Валентин Логунов

Говорят, в политике много грязи. Это правда. В туфлях в ней не ходят, требуются калоши, а если следовать советам Макиавелли, – болотные сапоги. Тем не менее, мы способны различать политиков, наблюдая за их деятельностью. В частности, имеем возможность определить степень их искренности.

Михаила Горбачева в чем только не винят, и винят часто заслуженно (в нерешительности, мягкотелости и т. д.), но в чем его не обвинишь, так это в отсутствии искренности. Затевая перестройку, он был глубоко убежден, что «так дальше жить нельзя», искренне верил, что перестройка приведет к очищению коммунистических заносов.

Вот простейшая схема сравнений поступков и действий двух возглавивших реформы политиков – Михаила Горбачева и Бориса Ельцина. В отличие от Ельцина, Горбачев, начав перестройку, обладал всей полнотой власти, равной объему власти Съезда народных депутатов РСФСР. Но что делал Горбачев, приступив к реформам? Он делился властью со Съездом народных депутатов СССР. Оставим в стороне вопрос, разумно ли это было или нет, есть налицо факт: он делился властью. А что делал Ельцин? Он два года потратил на то, чтобы отнять власть у Съезда народных депутатов РСФСР. Под лозунгами и декларативными заявлениями о демократии.

Горбачев, оценивая обстановку в Большой стране и надеясь на то, что союзный договор поможет сохранить хотя бы конфедерацию (пусть на уровне Европейского союза), готов был передать большие полномочия центра союзным республикам и таким образом значительно ограничить свои. Ельцин прилагал все усилия, чтобы приумножить свои полномочия. И вновь был неискренен, обосновывая это свое стремление задачей принести России демократию и благополучие.

Горбачев имел абсолютную возможность ввести на неделю-другую чрезвычайное положение и пресечь действия сепаратистов, в том числе и российского президента, и парламента, но он не решился на крутые меры, понимая, что может пролиться кровь. Ельцина кровь не остановила. И это также свидетельствует о его истинном выборе цели. Так что нам, рядовым гражданам, следует пристально всматриваться в политиков и с опаской относиться к тем, кто рьяно рвется к власти. И понимать: таких людей ничто не остановит; власть для них – абсолютная ценность.

К лету 1991 года ситуация в стране – пока еще в большой стране – сложилась такая, которую можно охарактеризовать как последняя стадия ракового больного. И как онкологический больной всячески уклоняется от мыслей о близком конце, так и власть, общество не хотели знать правду. И ничего не делали, чтобы предотвратить распад СССР. Кажется, и Михаил Горбачев устал от слов и предупреждений. А может, и смирился с неминуемым. Вспоминается его реплика в кулуарах съезда: «Мы как-то рассуждали с Раисой Максимовной о происходящем в стране, и подумали: а может, и впрямь из хаоса и возникнет порядок?». Навеяна мысль, скорее всего, греческой мифологией…

Между тем, шанс сохранить Союз все же оставался. Его давал союзный договор, на заключении которого настаивал президент большой страны. Сегодня вину за срыв подписания договора перекладывают одни на гэкачепистов, другие – на беловежскую тройку. Но только ли они виноваты? На этот и другие вопросы прямо, а где и косвенно отвечает публикация в «Российской газете».

«Российская газета», 2 июля 1991 года.

На вопросы обозревателя «РГ» Ольги Буркалевой отвечает председатель Комитета Верховного совета РСФСР

по законодательству Сергей Шахрай

«Корр.: Многие россияне считают, что теперь (после выборов президента России. – Авт.) перед Россией, как, впрочем, и перед другими республиками, открываются светлые безоблачные перспективы. Новый союзный договор ускорит процесс преобразований?

С. Шахрай: Союзный договор в том виде, в котором он опубликован и передан в верховные советы республик для одобрения и подписания, означает для России прекращение политических преобразований, замедление или отказ от радикальной экономической реформы и, соответственно, отказ от надежд на скорое улучшение жизни.

Корр: Вы хотите сказать, что подписание союзного договора в таком виде может свести на нет все демократические преобразования, вплоть до президентской власти в России?

С.Ш.: Да, поскольку такой договор уничтожает российскую государственность, ликвидируя тем самым основы для демократических преобразований. Вместе с упразднением Российского государства перестают действовать все законы РСФСР, а на них базируются политические и экономические реформы.

Корр.: Что за двигатель, который привел в движение гигантскую систему – СССР, сообщив ей центробежные силы, за счет действия которых может распасться великое государство на осколки мелких, «удельных» образований?

С.Ш.: На мой взгляд, это административно-командная система, которая терпит сегодня крушение и использует любые средства в борьбе за свое политическое выживание. Ядро этой системы – центр. Это не то же самое, что Союз. Ржавеющие вертикальные структуры власти центра пронизывают все республики и территории, центр вненационален, он имеет ярко выраженную партийную окраску. Центр может усилиться, а Союз при этом развалиться. Сейчас все политические процессы, происходящие в стране, стоит рассматривать с точки зрения борьбы за власть двух основных политических сил. Одна из них состоит из представителей старой гвардии административно-командной системы, номенклатуры КПСС, которую возглавляет центр. Другая представлена демократами, которые стремятся построить власть на новых принципах народовластья.

Корр.: Похоже, мы находимся в огромном политическом театре перед очередным актом пьесы, в котором по сценарию Старой площади (здесь размещался ЦК КПСС. – Авт.) консерваторы вновь готовы скрестить шпаги с демократами за разделение сфер влияния.

С.Ш.: В этом, наверное, и заключается глубинный смысл этой затеи центра: растворить и выдавить тонкий слой демократической власти, сосредоточившийся в Верховном совете России (через два года «демократический» Верховный совет России объявят «красно-коричневым», и он будет расстрелян из танков. – Авт.). Если это произойдет, и союзный договор будет подписан в том виде, в котором мы его сегодня имеем, то вся работа по преодолению безвластья в России окажется проделанной впустую. Российский президент будет первым президентом без государства и не сможет реализовать ничего из того, что ему поручил совершить народ.

Многое, если не все, будет зависеть от того, как будет формироваться союзный бюджет. На данном этапе для защиты жизненных интересов республик следовало бы избрать так называемую одноканальную систему, когда республики делают установленные их соглашением взносы в союзный бюджет. Параллельных союзных «сборщиков налогов» не должно быть».

Из приведенной части интервью несложно заметить истинный настрой российской власти. Он заключается в том, что центр (СССР) должен быть отстранен от политической и экономической жизни большой страны, и, следовательно, разрушен окончательно и навсегда. Доказательств необходимости и обоснованности его разрушения можно привести великое множество, и некоторые из них приводятся. Но не в них суть. А суть в том, что власть поровну не делится; у кого-то ее должно быть больше, а у кого-то меньше. А еще правильнее, если она сосредоточена в одном месте. Республики, убеждает Сергей Шахрай, добиваются права быть на своих территориях единственными мытарями, по своему усмотрению «отстегивать» центральной власти крохи со своих отнюдь не пиршественных столов.