Савва Морозов - Анна Федорец

Работа являлась для Морозова смыслом жизни, он, по словам Немировича-Данченко, «работал с энергией» — правда, только в том случае, если дело приходилось ему по душе. Чувствуя, что находится на своем месте, Савва Тимофеевич трудился с полной отдачей, не щадя собственных сил и проявляя колоссальную работоспособность. Этот человек умел увлекаться, отдаваясь новому делу целиком и без остатка. Но не всегда подобное самопожертвование оказывалось оправданным. Поняв в какой-то момент, что увлечение завело его не туда, что «своего» дела он так и не нашел, Морозов впадал в меланхолию… Но это — потом. А сначала он действовал, притом весьма активно.

При необходимости Савва Тимофеевич мог на протяжении длительного времени работать без перерыва, в выходные и по ночам. И всегда решал дела основательно, добросовестно, стараясь не экономить на качестве. Так, Немирович-Данченко отмечал в письме Станиславскому от 5 августа 1900 года: «Сав[ва] Тимофеевич] работает очень хорошо, много и внимательно, и в этом отношении очень меня порадовал».[100] Сам Станиславский, обращаясь к Морозову, писал: «Я помню, как уходящие на отдых актеры после вечерней репетиции сталкивались с Вами у входа, в то время когда Вы приезжали в театр на спешные ночные работы. Во время общего летнего отдыха Вы один оставались в Москве, неся в течение нескольких лет подготовительные работы к наступавшему сезону».[101] А во время строительства нового здания для Художественного театра, которое надо было осуществить в кратчайшие сроки, Морозов в буквальном смысле слова денно и нощно находился на строительной площадке. «Постройка театра была совершена в несколько месяцев. Морозов лично наблюдал за работами, отказавшись от летних каникул, и переехал на все лето на самую стройку. Там он жил в маленькой комнатке рядом с конторой среди стука, грома, пыли и множества забот по строительной части».[102]

Переход от дела к вынужденному безделью, так же как и обратное странствие, — это вехи, по которым можно понять эмоциональный настрой Морозова, ощутить темп жизни, которому он подчинялся в тот или иной период биографии.

В голове Морозова постоянно строилась своего рода «иерархия» занятий: дела более важные — которые в наибольшей мере соответствовали складу его личности, дела менее важные и совсем уж неважные. Чем выше в этой иерархии оказывалось то или иное занятие, тем больше Савва Тимофеевич старался уделить ему сил и времени. Правда, из-за внешних обстоятельств он не всегда мог выбирать.

Уже говорилось, что в душе С. Т. Морозов был ученым. Пожалуй, в списке его приоритетов наука занимала первое место. По свидетельству знакомых, Савва Тимофеевич мог часами заниматься в химической лаборатории, ставить опыты, изобретать новые варианты красителей, разрабатывать теоретические вопросы. Горький в очерке «Савва Морозов» писал: «Он учился за границей, избрав специальностью своей химию, писал большую работу о красящих веществах, мечтал о профессуре». Горький же вспоминал, что Морозов «с грустью и досадой» говорил ему: «Если б это удалось мне, я устроил бы исследовательский институт химии. Химия — это область чудес, в ней-скрыто счастье человечества, величайшие завоевания разума будут сделаны именно в этой области».

Почти с той же силой Морозов любил выполнять ручную работу; в те моменты, когда не мог заниматься научными делами, такая работа становилась для лего настоящей отдушиной. Сохранились многочисленные зарисовки о том, как Савва Тимофеевич плотничал, лично занимался покраской стен и электрификацией зданий. Марк Алданов писал об этом: Морозов «сам лазил по лесенкам, работал над проводами, переодевшись в рабочее платье (что ему шло, как Горькому косоворотка)». Увлеченность Морозова подобной работой подметил молодой Серебров: «Кем угодно я ожидал увидеть миллионера и мецената Савву Морозова, но только не маляром в грязном халате… Он красил с увлечением. Опустив правило, отступал назад и, наклонив голову набок, прищурившись, любовался своей работой, как художник удачным мазком на картине».

Следующей по значимости для Морозова являлась организаторская работа. Савва Тимофеевич был прирожденным руководителем. Он проявлял, по словам Станиславского, «большой практический опыт и администраторский талант». Рачительный хозяин у себя на фабрике и в усадьбе, он умел «ставить на рельсы» новые проекты. Некоторые из них были тесно связаны с торговлей и промышленностью, другие не имели к ним прямого отношения. Когда Морозов занимал руководящие должности, это не только давало раскрыться его талантам и воплотиться его стремлениям, не только удовлетворяло честолюбие коммерсанта, но также давало ему связи и влияние, необходимые для иных родов деятельности.

Довольно важное место в списке приоритетов Саввы Морозова отводилось общественной деятельности. А. В. Амфитеатров отмечает, что в попытке сделать «из именитого русского купечества «третье сословие» Морозову удалось сплотить вокруг себя значительную часть предпринимателей, что «за его спиною сомкнулась сила всероссийского капитала». С одной стороны, общественная деятельность отвлекала Савву Тимофеевича от более важных дел, отнимала у него силы и время на разрешение неважных вопросов — а этого купец страсть как не любил. С другой же стороны, участие в разрешении насущных общественных вопросов давало ему возможность претворить в жизнь самые масштабные намерения.

Всё остальное, то, что выходило за пределы этого списка, в глазах Морозова играло куда как менее важную роль.

Большая трагедия судьбы Саввы Тимофеевича в том-то и заключается, что он последовательно потерпел поражение в тех сферах деятельности, которые его интересовали больше всего. А. Н. Серебров констатировал, что к концу жизни Морозов был человеком одиноким, с неудавшейся личной жизнью и неудовлетворенным профессионально. «Что же оставалось? Миллионы?.. Широкие завоевательные планы?.. Власть?.. Это его увлекало. Но на каком же шатком фундаменте всё это зиждилось!»

Впрочем, как знать, не поставь пуля последнюю точку в биографии Морозова, быть может, он выкарабкался бы и добился бы полного успеха — хотя бы в том же театральном деле. Источники говорят о том, что подобное развитие событий исключать не стоит. Но… что произошло, то произошло.

Внук Саввы Тимофеевича Морозова и его полный тезка, говоря о деде, приводит слова его жены и своей бабушки — Зинаиды Григорьевны Морозовой. Та дала мужчинам из рода Морозовых следующую характеристику: «Упрямцы, нечеловеческой силы упрямцы… Фамильная это у всех Морозовых черта, врожденная… Тимофей Саввич, почтенный свекор мой, любимого сына Саввушку не зря «бизоном» прозвал. За крутой нрав».

Столь яркая характеристика нуждается в уточнении. Морозов был не столько упрям, сколько независим. В. И. Немирович-Данченко отмечал: «Держал себя Морозов чрезвычайно независимо». Одна из сторон «упрямства» Саввы Тимофеевича — в том, что он страсть как не любил, когда на него «давили», когда ему навязывали чужое мнение — пусть даже правильное с формальной точки зрения. Самой большой ошибкой в общении с ним было лишний раз указать: «Вы, Савва Тимофеевич, должны сделать то-то и то-то». Настойчивые попытки навязать Морозову свою волю, принудить его к чему-то вопреки его собственному желанию в большинстве случаев приводили к скандалу. По свидетельству Сереброва, Савва Тимофеевич, вспоминая об отце, говорил: «Ссорились мы с ним до седьмого пота».