След ангела - Олег Рой

И вот наконец суббота наступила, и все вышло по задуманному плану. И дождь не пошел, и Тема не припрягся, но и Коза не соскочила. К условленному месту возле метро Санек пришел первым, без четверти десять. Чуть опоздав, появились Лила и Полина. У обеих девчонок за плечами были маленькие щегольские рюкзачки со множеством молний, карманчиков, застежечек, с подвешенными мягкими игрушками.

В метро спустились молча, молча некоторое время и ехали, словно постепенно перетекали из одного состояния в другое — уже не трое одноклассников, а вольные тинейджеры. Молодой человек и две девушки. Едут куда-то по своим делам. Первое время ехали недоумевая, каждый не понимал, почему другие не говорят ни слова. Но постепенно завязался разговор. Тут Санек оценил присутствие Полины. Она болтала о том о сем тогда, когда он и Лила предпочитали помалкивать и даже не обмениваться взглядами. Странно как-то они себя чувствовали, вроде бы даже и неловко.

Путь был неблизкий, сначала на метро с двумя пересадками, до конечной станции, потом еще на троллейбусе, затем пешком. Но, как выяснилось, оно того стоило.

Первое, что бросалось в глаза в Кускове, — громадный прямоугольный пруд. Его было видно еще с автобусной остановки. Ребята купили билеты, и, прежде чем пройти на территорию парка, Саня предложил заглянуть в располагавшееся тут же кафе с красными пластиковыми столиками и такими же креслами. Чтобы угостить где-нибудь девчонок, он специально растряс накануне все свои заначки. Но девочки отказались — они позавтракали дома и еще не успели проголодаться.

От ворот троица свернула направо и пошла по ровным дорожкам среди высоких еще зеленых кустов и сероватых старинных статуй. Тут и там в парке располагались причудливые строения — куполообразный вольер, просторная оранжерея, замысловато украшенный грот. Лила взялась было давать пояснения, но оказалось, что и сама-то она ничего толком не запомнила с прошлого посещения. Разговор снова смолк. Они шли втроем — Санек посередине, — будто окруженные древней тишиной этого места, и не замечали других редких посетителей — в основном мамаш с колясочками.

Молчание становилось неловким. «Неужели так и будем тут дорожки мерить?» — досадовал Санек. Он осторожным жестом повел рукой и коснулся руки Лилы. И поразился — его будто током ударило! Значит, Лила, так же как и он, досадует на эту прогулку втроем.

Склонившись вперед, чтобы видеть подругу из-за Санька, Лила спросила:

— Ты как, не устала?

Коза тоже поняла, что надо что-то менять.

— Ну ладно, черт с вами, скажу, что устала, — фыркнула она, и все с радостью остановились. — Дай мне твою книгу, я сяду на лавочке возле пруда, почитаю. А вы уж тут без меня погуляйте, посмотрите, чего пока не видели!

Ох уж эта Коза, ехидина!

Лила развязала рюкзачок, достала заботливо обернутую в прозрачную пластиковую обложку книгу, очередное продолжение саги о вампирах «Сумерки», по которой сходили с ума все девчонки их класса. Коза сунула том под мышку, развернулась и зашагала прочь. Теперь Саня и Лила остались наедине, но проще им от этого не стало. Прошли еще немного молча. Потом Лила взяла на себя инициативу разговора.

— Я тут знаешь как прокололась? Смех, да и только.

Она поправила лямку сползавшего рюкзачка, чуть помолчала, прежде чем начать свой рассказ.

— Знаешь такую поэтессу — Марину Цветаеву?

— Слышал, — неопределенно отвечал Санек.

— Моя мама много ее стихов знает наизусть, и я несколько раз просила у нее книжку почитать. Но она настрого запрещает лазить к ней на полку. Хотя, конечно, мне было любопытно.

Так вот, в прошлую субботу еду я в гости к маминой двоюродной сестре, моей, значит, двоюродной тетке. Они, в отличие от нас, уже давно в Москве живут. Тетина бабушка, получается, моя прабабушка, болеет, скучает и все время требует, чтоб приходили гости. Все московские родные-знакомые у нее перебывали. Вот пришел и мой черед.

Приехала я. Прабабка к моему приходу встала с постели, расчесала свои лохмы, достала банки с позапрошлогодним вареньем. Я пришла, она стала задавать всякие вопросы глупые: как учусь, с кем встречаюсь и все такое. Еле-еле отсидела я у них два часа, стала собираться домой. Прабабка велела отвезти маме пять банок своего варенья. Дали мне новенькую клетчатую сумочку с блестящим таким замочком. И тут я заметила у них в книжном шкафу том Цветаевой. «Можно возьму почитать?» — спрашиваю. Отвечают: «Бери». Я взяла, положила в сумку. А ехать от них к нам удобнее на электричке. Вошла я в вагон, достала Цветаеву, а сумку положила на багажную полку над окном. Открыла книгу наугад, стала читать. Читала-читала — и зачиталась: глядь, станция Каланчевская. А я понятия даже не имею, где это… Закрыла книгу, прижала к груди и бегом из вагона. Сошла уже с платформы, тут только опомнилась: а где же сумка? Так она и уехала. Кто-нибудь неплохой подарок получил: новехонькая сумка и старое засахаренное варенье внутри! Представляешь себе?

— Что, очень стихи хорошие?

— Не то слово! Передать тебе не могу. Я эту книгу никак от начала до конца не прочитаю. Каждый раз раскрываю на середине — и уже не могу оторваться. Так по ней и лажу, как белка по дубу…

— О любви, наверное? — вежливо спросил он.

— Ну, и о любви тоже… Но скорее о жизни. Знаешь, у нее такая интересная судьба! Она была профессорской дочкой, из хорошей семьи, как тогда говорили… И ей было совсем немного лет — может, шестнадцать, — когда она стала писать цикл стихов «Бессонница». Ты не бойся, я наизусть читать не буду. Хотя и могла бы, если бы ты согласился послушать… Так вот. Пишет она о том, как ночью выходит из дому и бродит по Москве. Я тебе одну-единственную строчку скажу. Я прочла — и будто захлебнулась: «Ночного листика во рту вкус…» А? Как тебе?

Он пожал плечами, не уловив в этих словах ничего особенного. Сашка вообще поэзии не любил, не понимал ее прелести. Учить стихи наизусть для него было мучением.

Но Лилу, похоже, даже не интересовало его мнение, так она была увлечена:

— Нет, ты представь себе, Санек! И я, и ты наверняка, и все, когда маленькими были, жевали листья. Все дети так делают! Но, разумеется, подрастают и забывают об этом. А тут она идет ночью по улице одна, срывает листик и медленно, задумчиво его жует. Наверное, после дождя. И чувствует его вкус. Ну скажи, ты можешь себе представить этот вкус?

— Ну, могу, наверное, — гудел в ответ Санек.

— А ты можешь представить себе такую картину: вот по улицам города, глубокой ночью, идет одна-одинешенька гимназистка, совсем девчонка, профессорская дочка… Идет, посматривает в окна:

Вот опять окно,

Где опять не спят.

Может, пьют вино.

Может, так сидят…

Представляешь? Светятся окна, горят по улице редкие фонари — уж конечно, не такие яркие, как сейчас. И она идет, жует себе листик, о чем-то думает… Скажи, может такое быть в наши дни?