Урок возмездия - Виктория Ли

Кажется, больше не имеет значения, использует ли Эллис меня для своей книги. Я могу думать лишь о пропасти между тем, что я только что сказала, и теми признаниями, которые не прозвучали.

Как я смогла бы объяснить, что несчастный случай с Алекс был точкой в конце очень длинного предложения – отдачей давно просроченного долга.

Я боюсь закрыть глаза и оказаться снова там, год назад, при свечах, зажженных благовониях и с шепчущими на ухо ведьмами. Снова погрузиться в тот ритуал, что мы с Алекс пытались совершить. Ритуал, который она прервала. Ритуал, сделавший нас проклятыми.

– Мы поднимались на пик Лонгс, – говорю я. – Мы отправились домой к моей матери. Знаешь, на… Рождество. Мы долго упрашивали ее отпустить нас совершить восхождение в одиночку. Алекс была… очень убедительна. Был декабрь, и ожидались бураны, но…

Закрывая глаза, я все еще вижу белизну. Все вокруг было белым, снег слепил глаза.

Вот только буря пришла позднее.

– Они так и не нашли тело и не смогли провести вскрытие, чтобы быть уверенными, но нас обеих учили распознавать отек легких. Когда поднимаешься на высоту, иногда… Легкие начинают отекать. Вот это и случилось с Алекс. Ей было очень больно, и она начала задыхаться, поэтому мы… В этом случае самое важное – это спуститься на безопасную высоту как можно скорее…

Глупо, так глупо. Нам следовало повернуть назад, как только у Алекс стали проявляться симптомы. Но мы были безрассудны и, как нам казалось, бессмертны.

К счастью, Эллис хранила абсолютное молчание.

– Ты должен подняться на вершину пика Лонгс до полудня или рискуешь попасть в буран – именно так там погибают люди. А мы продолжили подъем слишком поздно. К тому времени, когда мы стали спускаться… началась буря. Везде было так много снега, было невозможно разобрать что-либо, и мы… Я приняла неверное решение. Мы спустились со скалы. Или я имею в виду… Алекс. Она повисла в воздухе. А я оставалась на горе. Я не могла… У меня не хватило сил вытянуть ее. Она была слишком тяжелой – она забирала мой кислород.

Я кусаю щеку изнутри. Резкая вспышка боли помогает мне продолжать.

– Буря была ужасной. Снег… он менял направление. Мы обе были… Мы слишком много весили вместе. Снег мог обрушиться в любой момент. А мы обе – упасть. – Я киваю, один раз. – Поэтому я перерезала веревку.

Эллис берет меня за локоть. Я вздрагиваю. Я не осознавала, что она подошла и теперь стоит совсем рядом, так близко, что я могу сосчитать ее ресницы. Пенсне вновь исчезло.

– Она кричала, – шепчу я. – Все время. Она кричала, чтобы я вытащила ее.

Признание вспыхивает в пространстве между нами как зажженный фитиль. И вот она: омерзительная правда.

– Алекс умоляла меня не делать этого, но я все равно перерезала веревку.

Эллис неглубоко, но слышно вздыхает. Ее ладонь по-прежнему лежит на моей руке, в конце концов – она не отшатнулась с отвращением.

– Я не понимаю, – говорит она. Я тоже не понимаю. Я не понимаю. Я прерывисто дышу и отворачиваюсь, чтобы она не увидела моих слез.

Эллис сжимает мою руку и переступает в направлении моего взгляда, так что я не могу не смотреть на нее.

– Я не понимаю, – повторяет она. – Алекс не погибла на горе. Она умерла здесь, в школе. Она утонула.

Слова Эллис тяжело оседают в моем сознании, я отшатываюсь назад, подальше от ее прикосновения.

Она утонула.

Алекс все еще в моей памяти, я вижу ее посиневшие губы и дрожь руки, сжимающей ледоруб. Я все еще чувствую холодный ветер, треплющий мои волосы, и тающий на щеках снег. Ощущение, словно та реальность прижалась к этой, чтобы я могла дотянуться до пыльного воздуха, разорвать его и оказаться вновь на вершине горы. Мы были там. Мы…

– Я прочитала об этом в документах, – говорит Эллис; я едва ее слышу, с трудом вижу ее. – Она упала с выступа у озера. Во всяком случае, так ты сказала полиции. Ты сказала, что она не умела плавать.

Нет.

Произошло совсем не это. Я перерезала веревку. Она была толстая, почти невозможно разрезать – под конец у меня онемела рука. Алекс кричала все время, пока падала.

– Произошло совсем не это, – говорю я каким-то чужим голосом. – Я была там. Я… Нет…

– Фелисити, – говорит Эллис. Она осторожна – так же осторожны были доктора в больнице, осторожны, словно я сумасшедшая. – Чем ты перерезала веревку? Ножом? Ты где его взяла?

Я задумываюсь, приоткрыв рот и затаив дыхание.

Эллис отпускает мою руку, и в том месте, где она прикасалась, теперь холодно. На той скале кожа Алекс тоже была холодной, скользкой от слез, ее тело сверкало, как полированный кварц.

Нет.

Это неправильно. Я никогда не прикасалась к ней. Она упала.

Она упала.

– Вы были там, – говорит Эллис, медленно и абсолютно уверенно. – Помнишь? Ты сказала, что она потеряла равновесие. Ты вернулась в кампус, промокшая до нитки, и сказала, что она упала в озеро.

Я помню. Я помню, как стояла в фойе Годвин-хаус, с холодной ночью за спиной и в грязном платье, прилипшем к ногам. Ледяная вода стекала на пол. Я помню, как МакДональд звонила в полицию. Помню, как они собирали рыжие волосы Алекс, спутанные, зацепившиеся за мои пальцы.

О, боже.

Это был несчастный случай. Я повторяла это снова и снова, как литанию[16].

Где Алекс, Фелисити?

Что случилось с Алекс?

Я больше не выдержу; ноги кажутся мне хрупкими, как цветочные стебли, и я опускаюсь на землю. Меня трясет, и Эллис наклоняется надо мной, нерешительно касаясь пальцами моей спины между лопатками.

– Ее не нашли, – шепчу я. Теперь я знаю. Эллис права. Я помню. Я…

Эллис качает головой.

– Ныряльщики осмотрели все озеро и половину побережья Гудзона. Постепенно полиция пришла к выводу, что ее тело, возможно, уплыло в море.

Почему я думала, что она погибла при восхождении? Это было неправдой. Я никогда не ходила в горы с Алекс – я даже не знаю, как это делается.

Выходит, та история проще, чем правда?

Почему она проще?

Может быть, я хотела верить, что Алекс погибла, занимаясь тем, что любила. Я не хотела, чтобы это было там, на том выступе, где мы вдвоем ссорились из-за… из-за…

А потом она упала.