Город греха - Джеймс Эллрой

— Ребенок принадлежит матери. Даже такой недоучка юрист, как ты, должен знать эту максиму.

Мал слушал стрекотание швейной машинки Селесты, стук солдатиков Стефана о двери его комнаты. Он даже сочинил афоризм: женщина бывает благодарной за спасение жизни, если у нее есть ради чего жить. А у Селесты же было только прошлое и ненавистный ей статус хаусфрау полицейского. Ей хотелось одного — вернуть Стефана во времена кошмаров, чтобы он стал участником ее воспоминаний. Но он не позволит ей сделать это. Мал поднялся и пошел читать доносы на комми — прокладывать путь к славе и всему, что сулит ему большое жюри. Большой куш.

Вдоль аллеи Гоуэр, мимо третьесортных киностудий медленно движутся две цепочки пикетчиков. Члены УАЕС держатся поближе к зданиям и несут транспаранты, прикрепленные к фанерным щитам: ТРЕБУЕМ СПРАВДЛИВУЮ ОПЛАТУ СВЕРХУРОЧНЫХ! ДАЕШЬ ПЕРЕГОВОРЫ И ЗАКЛЮЧЕНИЕ НОВОГО КОНТРАКТА! ЗА УЧАСТИЕ В ДОХОДАХ ВСЕХ РАБОТНИКОВ! Пикет тимстеров движется тут же по тротуару на пару шагов в стороне со своими лозунгами — КРАСНЫХ ВОН! НИКАКИХ КОНТРАКТОВ С КОММУНИСТАМИ! — поверх обмотанных изоляцией толстых деревянных брусков. Между демонстрантами идет непрерывная перебранка, поминутно слышатся выкрики: «говно», «сволочь», «предатель», «подлец» — и следом поток отборной матерщины. На другой стороне улицы толпятся репортеры. Они курят и режутся в карты на капотах своих машин.

Базз Микс наблюдает за происходящим с безопасного расстояния — с балкона четвертого этажа студии «Вэрайэти Интернэшнл гшкчерз». Вспоминает, как лупил по башкам профсоюзников в 30-х годах, прикидывает соотношение сил тимстеров и УАЕС: похоже, будет схватка не хуже боя-реванша Луиса со Шмелингом[22]. Без проблем: тимстеры — это акулы, а профсоюзники — мелкая рыбешка. За тимстеров выступают громилы Микки Коэна, боевики и крепкие ребята, подобранные из сезонных рабочих. Ну а профсоюзники — старички из радикалов, рабочие сцены, лучшие годы которых уже позади, худосочные мексиканцы и даже одна женщина. Когда дело дойдет до рукопашной, никаких камер не будет, обмотанные изолентой палки тимстеров станут тараном и разящим оружием, а под конец пойдут в ход кастеты — и польется под ноги кровь, будут выбиты зубы, сломаны носовые хрящи; не исключено, что кто-то лишится ушей. И уноси ноги до того, как незаметно появится отряд полиции по подавлению беспорядков! Без проблем.

Базз посмотрел на часы: 16:45. Говард Хьюз опаздывает на сорок пять минут. Стоит холодный январский день. Светло-голубое небо над Голливудскими холмами обрамляют дождевые облака. Зимой Говард особенно охоч до баб и наверняка отправит его на поиски очередной шахны: сначала к «Швабу», потом закусончик у Шваба, потом — домики для статистов на студии «Фокс» или «Юни-версал», серия фотоснимков обнаженной до пояса грудастой красотки… Затем Его Величество говорит: да или нет. За «да» следует стандартный для «дырки» контракт на пару ремарок во второсортной ленте РКО[23], а также полный пансион в одной из уютных квартир для свиданий, принадлежащих «Хьюз энтерпрайз» с частыми вечерними посещениями Самого. Было бы неплохо, если бы босс подкинул деньжат: он все еще в долгах у букмекера Леотиса Дайнина, высоченного негра, который терпеть не может оклахомских олухов.

Базз услышал, как сзади отворилась дверь и женский голос сказал:

— Мистер Микс, мистер Хьюз сейчас вас примет.

Женщина выглядывала из дверей кабинета Германа Герштейна. Если в этом участвует босс «Вэрайэ-ти интернэшнл», то Миксу наверняка светят премиальные. Базз неторопливо направился к дверям. Хьюз восседал за столом Герштейна и разглядывал развешанные на стенах фотографии. Все — пошловатые портреты заурядных старлеток с Гоуэр-Галч. Одет он в обычный деловой костюм в белую полоску и поглаживает свои очередные шрамы — травму, полученную во время недавней аварии личного самолета. Сам ухаживает за ними, умащивает лосьонами, считая, что они придают ему определенный шарм.

Ни хозяина кабинета, ни его секретарши не было. Базз отбросил всякую церемонность, которая от него требовалась в присутствии посторонних, и спросил:

— Ну как дела на личном фронте, Говард? Хьюз указал ему на кресло:

— Это же от тебя зависит, ты же знаешь. Садись, Базз. Есть важный разговор.

Базз сел и жестом обвел кабинет, фотографии, обивку стен в стиле рококо и вешалку для шляп в виде комплекта рыцарского оружия:

— А почему здесь, босс? У Германа для меня есть работа?

Хыоз оставил вопрос без ответа и продолжал:

— Сколько мы работаем вместе, Базз?

— Уже пятый год, Говард.

— И ты исполнял самые разные мои поручения, так?

Базз задумался: посредник, рэкетир, сутенер:

— Так.

— Скажи, рекомендовал я тебя выгодно все эти пять лет тем, кому нужны были твои таланты?

— Точно, рекомендовали.

Хыоз изобразил из пальцев револьвер со взведенным курком:

— Помнишь премьеру «Билли Кида»? Тогда «Грауман»[24]осадил Легион борьбы с непристойностью, мне кричали «Апостол проституции!», а маленькие старые леди из Пасадены швыряли помидорами в Джейн Рассел. Грозили убить — всего и не перескажешь.

Базз положил ногу на ногу и стряхнул пушинку с отворота брюк:

— Я помню это, босс.

Хьюз сдул воображаемый дымок с воображаемого дула пистолета:

— Это была авантюрная премьера! Но скажи, Базз, я когда-нибудь вспоминал о ней как об опасном или серьезном событии?

— Нет, босс, ничего подобного вы не говорили.

— Вспомни арест Боба Митчума[25]с марихуаной, когда я попросил тебя помочь мне с уликами. Говорил я об этом как о чем-то рискованном и очень важном?