Война и мир. Том 3-4 - Лев Толстой

Когда корабль идет по одному направлению, то впереди егонаходится одна и та же струя; когда он часто переменяет направление, то частопеременяются и бегущие впереди его струи. Но куда бы он ни повернулся, вездебудет струя, предшествующая его движению.

Что бы ни совершилось, всегда окажется, что это самое былопредвидено и приказано. Куда бы ни направлялся корабль, струя, не руководя, неусиливая его движения, бурлит впереди его и будет издали представляться нам нетолько произвольно движущейся, но и руководящей движением корабля.

Рассматривая только те выражения воли исторических лиц,которые отнеслись к событиям как приказания, историки полагали, что событиянаходятся в зависимости от приказаний. Рассматривая же самые события и ту связьс массами, в которой находятся исторические лица, мы нашли, что историческиелица и их приказания находятся в зависимости от события. Несомненнымдоказательством этого вывода служит то, что, сколько бы ни было приказаний,событие не совершится, если на это нет других причин; но как скоро совершитсясобытие — какое бы то ни было, — то из числа всех беспрерывно выражаемых вольразличных лиц найдутся такие, которые по смыслу и по времени отнесутся ксобытию как приказания.

Прийдя к этому заключению, мы можем прямо и положительноответить на те два существенные вопроса истории:

1) Что есть власть?

2) Какая сила производит движение народов?

1) Власть есть такое отношение известного лица к другимлицам, в котором лицо это тем менее принимает участие в действии, чем более оновыражает мнения, предположения и оправдания совершающегося совокупногодействия.

2) Движение народов производят не власть, не умственнаядеятельность, даже не соединение того и другого, как то думали историки, нодеятельность всех людей, принимающих участие в событии и соединяющихся всегдатак, что те, которые принимают наибольшее прямое участие в событии, принимаютна себя наименьшую ответственность; и наоборот.

В нравственном отношении причиною события представляетсявласть; в физическом отношении — те, которые подчиняются власти. Но так какнравственная деятельность немыслима без физической, то причина событиянаходится ни в той, ни в другой, а в соединении обеих.

Или, другими словами, к явлению, которое мы рассматриваем,понятие причины неприложимо.

В последнем анализе мы приходим к кругу вечности, к тойкрайней грани, к которой во всякой области мышления приходит ум человеческий,если не играет своим предметом. Электричество производит тепло, теплопроизводит электричество. Атомы притягиваются, атомы отталкиваются.

Говоря о взаимодействии тепла и электричества и об атомах,мы не можем сказать, почему это происходит, и говорим, что это так есть потому,что немыслимо иначе, потому что так должно быть, что это закон. То же самоеотносится и до исторических явлений. Почему происходит война или революция? мыне знаем; мы знаем только, что для совершения того или другого действия людискладываются в известное соединение и участвуют все; и мы говорим, что это такесть, потому что немыслимо иначе, что это закон.

Если бы история имела дело до внешних явлений, постановлениеэтого простого и очевидного закона было бы достаточно, и мы бы кончили нашерассуждение. Но закон истории относится до человека. Частица материи не можетсказать нам, что она вовсе не чувствует потребности притягиванья и отталкиваньяи что это неправда; человек же, который есть предмет истории, прямо говорит: ясвободен и потому не подлежу законам.

Присутствие хотя не высказанного вопроса о свободе воличеловека чувствуется на каждом шагу истории.

Все серьезно мыслившие историки невольно приходили к этомувопросу. Все противоречия, неясности истории, тот ложный путь, по которому идетэта наука, основаны только на неразрешенности этого вопроса.

Если воля каждого человека была свободна, то есть что каждыймог поступить так, как ему захотелось, то вся история есть ряд бессвязныхслучайностей.

Если даже один человек из миллионов в тысячелетний периодвремени имел возможность поступить свободно, то есть так, как ему захотелось,то очевидно, что один свободный поступок этого человека, противный законам,уничтожает возможность существования каких бы то ни было законов для всегочеловечества.

Если же есть хоть один закон, управляющий действиями людей,то не может быть свободной воли, ибо воля людей должна подлежать этому закону.

В этом противоречии заключается вопрос о свободе воли, сдревнейших времен занимавший лучшие умы человечества и с древнейших временпостановленный во всем его громадном значении.

Вопрос состоит в том, что, глядя на человека, как на предметнаблюдения с какой бы то ни было точки зрения, — богословской, исторической,этической, философской, — мы находим общий закон необходимости, которому онподлежит так же, как и все существующее. Глядя же на него из себя, как на то,что мы сознаем, мы чувствуем себя свободными.

Сознание это есть совершенно отдельный и независимый отразума источник самопознавания. Чрез разум человек наблюдает сам себя; но знаетон сам себя только через сознание.

Без сознания себя немыслимо и никакое наблюдение иприложение разума.

Для того чтобы понимать, наблюдать, умозаключать, человекдолжен прежде сознавать себя живущим. Живущим человек знает себя не иначе, какхотящим, то есть сознает свою волю. Волю же свою, составляющую сущность егожизни, человек сознает и не может сознавать иначе, как свободною.

Если, подвергая себя наблюдению, человек видит, что воля егонаправляется всегда по одному и тому же закону (наблюдает ли он необходимостьпринимать пищу, или деятельность мозга, или что бы то ни было), он не можетпонимать это всегда одинаковое направление своей воли иначе, как ограничениемее. То, что не было бы свободно, не могло бы быть и ограничено. Воля человекапредставляется ему ограниченною именно потому, что он сознает ее не иначе, каксвободною.

Вы говорите: я не свободен. А я поднял и опустил руку.Всякий понимает, что этот нелогический ответ есть неопровержимое доказательствосвободы.

Ответ этот есть выражение сознания, не подлежащего разуму.

Если бы сознание свободы не было отдельным и независимым отразума источником самопознания, оно бы подчинялось рассуждению и опыту; но вдействительности такого подчинения никогда не бывает, и немыслимо.