Должность во Вселенной. Время больших отрицаний - Владимир Савченко

Впрочем, когда отшипели последние разряды, погасли индикаторы на пульте НетСурьезовой автоматики, увидели: свечение внизу по накалу и спектру ничуть не сильнее того, что посылала сгинувшая в Дроблениях Аскания-Нова-2. Даже, пожалуй, слабее, тусклее – при том же К8640. Просто его стало гораздо больше; не пятачок, а вся площадь полигона сияла, заполненная новорожденным – сотворенным, созданным людьми! – веществом.

– Думаешь, радиоактивность? – негромко спросил Панкратов НетСурьеза.

Тот поднял и опустил брови:

– Вряд ли. Если и есть, то на уровне земных пород. От нее радиогенное тепло, от него и свечение.

От прямого гляденья (а глядеть хотелось непременно прямо, в упор) у всех слезились глаза. Перешли на экраны, которые давали изображения каждый в своей части спектра.

И так увидели гораздо больше:

– горная область в центре с ветвящимися хребтами и ущельями;

– высокое плато кольцом вокруг нее;

– холмистые равнины, нисходящие к краям полигона.

Все в дымке первозданной атмосферы. Из чего она? Это узнают потом. Подобное они видывали только в Меняющейся Вселенной из кабины ГиМ: начала жизни планет.

…даже по времени Материк исполнился как симфония или фортепьянный концерт с оркестром: за сорок восемь минут. Только не в четырех и не в трех частях, а в двух, по ступеням Дробления. Дробления, возникновения и нового образования.

1

И было четыре часа утра, день первый. Не только нового года. Нового Материка. Седьмого материка Земли.

Снова включили солнцепровод. Иерихонский отрегулировал компьютерный К-календарь (Д-календарь?) с учетом паузы. Календарь Атлантиды?.. Атлантиды 8640?.. Теперь было плевое дело – подобрать названия. Путь в К-Атлантиду, начатый в октябре, семьдесят три дня назад (восемнадцать К-веков полигона, включая семь веков Аскании-2), был завершен.

Или еще только начинался?..

Через 42.606 суток, дарованных Вселенной и Любарским этому миру, от Момента-0 зажгли 717271 МВ-солнце над полигоном. Пошел первый год Материка, 19 января-пеценя по календарю Иерихонского.

Теперь и эти строки надлежало включать в табло времен. Хотя – какие там пока могли быть сезоны, какие месяцы!

Имярек Имярекович сидел в своей замасленной фуфайке у перил на полу из листового железа, опустив голову в колени и закрыв лицо руками. Миша подошел, осторожно отнял руки. Тот поднял на него худое, в темной щетине лицо; оно было залито слезами.

– Ты чего? – спросил Панкратов. – Радоваться же надо, все получилось.

– Слушай, отвали. – НетСурьез крепко прижмурил глаза, согнал с них слезы. – Отвали, говорю. Я же псих, ты знаешь: это я так радуюсь. Отвали, а то укушу.

Миша пожал ему руки, мягко вернул их на место, к его лицу; отошел. У него вдруг тоже перехватило горло. Вот только теперь он понял смысл одеваемой Имяреком на главную работу фуфайки: это было второе, после уклонения сообщать свое имя, выражение позиции: да пошли вы все!

Иорданцев тряс за плечо главного инженера:

– Где ж ты был раньше, Витюша Два? – (Для ГенБио Витюшей-1 был его престарелый лаборант, Статуя Командора: Буров уже махнул рукой, не обижался, равно как и на тыканье – за то, что он молод и румян.) – Где ж ты был раньше со своим озвучиванием?! Ведь Оживление Аскании тоже могло так звучать. Вот когда за Материк возьмемся – чтоб было!

Старик все гнул свою линию:

– Хорошо, Геннадий Борисович, хорошо.

2

…На Капмостике при К6 прошли сутки – но не было усталости. Только опустошенность: выложились. У ГенБио в чемоданчике оказались две бутылки шампанского и три коньяка – асканийского, из винограда, зревшего под МВ-солнцами, давнего разлива; и стаканы из тонкого стекла.

– После увиденного, услышанного и пережитого сейчас нами это немножко пошло, – сказал он, – но и от традиции отступать грех. Даже костюм новый обмывают, чтоб хорошо носился, или ботинки. А тут новый Материк… Знаете, mes chers amis, я предлагаю сразу тост – за Оживление. Вот тогда – и только тогда! – эта terra incognita будет хорошо «носиться». Жить да поживать.

– Нет, – вступил Буров, взял бутылку, – сперва за него. За них обоих, но больше все-таки за него. – Он указал на сидевшего на своей фуфайке, облокотясь на край пульта, серого, без кровинки в лице НетСурьеза. – Не хочешь объявлять имя свое для истории, дело твое, но все равно теперь ты для меня не НетСурьез, а ДаСерьез! Только так!

Выпили за него (все равно даже сейчас уклонившегося сказать свое имя, как к нему не приставали); за Мишу тоже; за Оживление Материка – пусть и на нем вырастут виноградники не хуже асканийских! Не забыли и про Новый год. Опустошили бутылки.

– Счастье и проклятие разумной жизни, – сказал Варфоломей Дормидонтович, допив шампанское, – в том, что, решая проблемы, мы порождаем новые проблемы. Ведь его же, черта, теперь исследовать надо. А это все-таки материк, terra incognita, Австралия на полигоне, К-Атлантида… без атлантов. С Внешкольца там немного разглядишь, это ясно. Экспедиции придется посылать. Требуются Магелланы и Пржевальские!

– Ну, с этим не спешите. Сначала его, черта, оживить надо! – в тон ему снова произнес ГенБио; но в глазах было больше мечты, чем озабоченности. – И чтоб лучше, обетованнее, чем земные места. Музыкальнее! На том стоял и стоять буду!

– Может, солнцепровод отрегулировать, чтоб поярче-пожарче? – деловито спросил Буров. – Пусть прогревается, освещается. Какие-то природные процессы пойдут… Посмотрим, а что не так, то и поправим, направим.

– И вместо часов там будут солнца тикать, – добавил Климов. – Солнце-маятник на Атлантиде-Австралии. Десять секунд – и сутки, еще десять – еще сутки… и в каждые новое солнце. Земля о такой роскоши и мечтать не может. Конечно, на том Материке должно быть всё лучше.

…И еще вот что было. Час назад Буров, практичный человек, не упускающий своего, включил запись всемузыки. А теперь подошел к панели, перемотал пленку, включил на воспроизведение: послушать снова. Посмаковать после шампанского. И – ничего. Не записалось!