Сталин - Дмитрий Волкогонов

«Но вместе с тем, – продолжал диктовать Сталин, – командующий 28-й армией генерал-лейтенант Качалов проявил трусость и сдался в плен, а штаб и части вышли из окружения; генерал-майор Понеделин, командующий 12-й армией, сдался в плен, как и командир 13-го стрелкового корпуса генерал-майор Кириллов. Это позорные факты. Трусов и дезертиров надо уничтожать.

Приказываю:

1) Срывающих во время боя знаки различия и сдающихся в плен считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших Родину. Расстреливать на месте таких дезертиров.

2) Попавшим в окружение – сражаться до последней возможности, пробиваться к своим. А тех, кто предпочтет сдаться в плен, – уничтожать всеми средствами, а семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственных пособий и помощи.

3) Активнее выдвигать смелых, мужественных людей.

Приказ прочесть во всех ротах, эскадрильях, батареях».

Сталин, залпом продиктовав приказ, остановился, не стал редактировать импульсивный текст, смысл которого укладывался в одну-две фразы: «Расстреливать безжалостно дезертиров, бойцов, сдающихся в плен. А если они решатся на это, пусть знают, что их семьи будут вынуждены испить самую горькую чашу». Это приказ отчаяния и жестокости. Хотя Сталин продиктовал его от своего имени, как Верховного Главнокомандующего, уже подписав приказ, он распорядился поставить также подписи Молотова, Буденного, Ворошилова, Тимошенко, Шапошникова, Жукова, несмотря на то что не все из указанных лиц находились в это время в Ставке. Положение было таково, что Сталин был готов на любой, самый отчаянный шаг. Кое-где его распоряжения подобного характера выполнялись весьма энергично. В конце августа 1941 года Сталину доложили о письме писателя Владимира Ставского, пробывшего десять дней на фронте в районе Ельни. Приведу несколько выдержек из этого письма:

«Дорогой товарищ Сталин!

Ряд наших частей действует замечательно, наносит сокрушающие удары фашистам. После того как во главе 19-й дивизии встал отважный и энергичный майор товарищ Утвенко, полки дивизии, действуя на участке в 11 километров… разбили 88-й пехотный полк, отбили множество немецких контратак… Части, действующие под Ельней, проходят боевую учебу, накапливают боевой опыт, изучают тактику противника и бьют немцев…

Но здесь, в 24-й армии, за последнее время получился перегиб… По данным командования и политотдела армии, расстреляно за дезертирство, за паникерство и другие преступления 480–600 человек. За это же время представлено к наградам 80 человек. Позавчера и сегодня командарм т. Ракутин и начпоарм (начальник политотдела армии. – Прим. Д.В.) т. Абрамов правильно разобрались в этом перегибе…»

В письме, где говорилось об этом страшном «перегибе» (расстреляно 480–600 человек, награждено 80), Сталин оставил короткую запись: «т. Мехлис. И. Ст.». Его не взволновала цифра «перегиба» (пусть даже, возможно, завышенная), эти жестокие потери, которые он решительно санкционирует. Да, война жестока, положение отчаянное, но в резолюциях Сталина нет и намека на необходимость обратиться к сознанию, чести, мужеству, патриотическим чувствам, национальной гордости людей… Он, как всегда, верит только в силу и насилие.

А одна из самых крупных трагедий Великой Отечественной войны приближалась. 8 августа 1941 года Сталин вновь говорил с Кирпоносом:

«Бровавы. У аппарата генерал-полковник Кирпонос.

Москва. У аппарата Сталин.

Сталин. До нас дошли сведения, что фронт решил с легким сердцем сдать Киев врагу якобы ввиду недостатка частей, способных отстоять Киев. Верно ли это?

Кирпонос. Здравствуйте, тов. Сталин. Вам доложили неверно. Мною и Военным советом фронта принимаются все меры к тому, чтобы Киев ни в коем случае не сдавать… Все наши мысли и стремления, как мои, так и Военного совета, направлены к тому, чтобы Киев противнику не отдать…

Сталин. Очень хорошо. Крепко жму Вашу руку. Желаю успеха. Все».

Юго-Западный фронт держался изо всех сил. О героизме защитников Киева много написано. Они делали все, что могли. Но никогда, видимо, мы не сможем передать чувства и мысли защитников столицы Украины, в которых отражались патриотизм подавляющего большинства советских людей и горестное недоумение от длинной цепи поражений, приведших агрессора на берега Днепра. Полынную горечь неудач ощущал весь советский народ.

15 сентября первая и вторая танковые группы немцев замкнули кольцо в районе Лохвицы, окружив основные силы Юго-Западного фронта. В кольце оказались 5, 26, 37-я армии и частично части 21-й и 38-й армий. За четверо суток до того, как роковая петля затянула десятки обескровленных частей и соединений, состоялся последний разговор Сталина с Кирпоносом:

«Прилуки. Здравствуйте. У аппарата Кирпонос, Бурмистенко, Тупиков.

Москва. Здравствуйте, здесь Сталин, Шапошников, Тимошенко. Ваше предложение об отводе войск на рубеж известной вам реки (река Псел. – Прим. Д.В.) мне кажется опасным. Если обратиться к недавнему прошлому, то вы вспомните, что при отводе войск из района Бердичев и Новоград-Волынский у вас был более серьезный рубеж – река Днепр, и несмотря на это, при отходе потеряли две армии… а противник переправился… на восточный берег Днепра… Выход следующий:

1) Немедля перегруппировать силы, хотя бы за счет Киевского укрепленного района и других войск, и повести отчаянные атаки на конотопскую группу противника во взаимодействии с Еременко…

2) Немедленно организовать оборонительный рубеж на реке Псел или где-либо по этой линии, выставив большую артиллерийскую группу фронтом на север и на запад и отведя 5–6 дивизий за этот рубеж.

3) …Только после исполнения этих двух пунктов, то есть после создания кулака против конотопской группы противника и после создания оборонительного рубежа на реке Псел, словом, после всего этого, начать эвакуацию Киева…

Киева не оставлять и мостов не взрывать без разрешения Ставки. Все. До свидания.

Кирпонос. Указания Ваши ясны. Все. До свидания».

Герой Советского Союза генерал-полковник М.П. Кирпонос мог бы уже сказать «прощайте». Жить ему осталось совсем немного. Больше личных указаний Верховного Главнокомандующего, совсем не учитывающего реальной ситуации, он не получит. Пока окружение еще не было плотным, имелась возможность вырваться из смертельной петли. Военный совет фронта еще раз обратился к Сталину с этой просьбой (телеграмма № 15 788) 17 сентября в 5 часов утра. И вновь Сталин не разрешил прорыва, санкционировав лишь отход на восточный берег Днепра 37-й армии, которой командовал А.А. Власов. Положение стало предельно критическим. Военный совет к исходу дня 17 сентября, вопреки требованиям Сталина, принял решение вывести войска фронта из окружения. Но время было упущено. К тому же штаб фронта утратил связь с армиями. На свой страх и риск, разрозненные части и соединения в ходе жестоких боев в течение десяти дней пытались прорваться на восток. Удалось это немногим. А Ставка, не владея обстановкой, еще 22 и 23 сентября направляла Кирпоносу упокаивающие радиотелеграммы следующего содержания: