Царская чаша. Книга I - Феликс Лиевский

у костра и на завалинках, и подзадоривать всегдашние мечтания о найденных колдовских кладах, дивных цветах папоротника или перьях Феникса, исполняющих затаённые твои желания, и ловких договорах с мелкой нечистью, встреча с которой иным смельчакам разумным оборачивается небывалой удачей… А случалось и обратное, и попадал бедолага впросак. Но на Купалу больше веселиться полагалось и сказы сказывать волшебные про удачливых.

Княгине пообещались, что все дома будут ещё к полуночи. «Смотрите мне! Я отцу Протасию за нас пообещалась, что дома молиться станем, и на то благословенье от него взяла! На утреню завтра непременно!» – уставшая от суеты и забот с приездом и отъездом гостей, княгиня, видимо, так и не нашла сил идти сегодня к службе.

Выбрали место, дядька Фома сам спустился с некошенного пригорка по невысокому обрыву песчаного склона до самой воды, сапоги снял, порты закатал и прошагал вдоль всего берега, выискивая на дне каверзы и коряги, о которые могут пораниться нежные ноженьки княжон. Попробовал на крепость мостки, пристально оглядел и другой берег, и прилегающие заросли. Костерок разложили наверху. Тётка Наталья тоже сама оценила место, несчётно раз повторивши княжне Варваре, и так, что все слышали, дальше чем по колено чтобы в реку не входили, и с мостков бы венков не пускали, свалиться недолго, а там уже в сажень глубина, а плавать-то из них никто толком не умеет. Да и русалки (тут она истово троекратно перекрестилась, оглянувшись на заросли) или прочие водяницы ещё привяжутся, заманят в омут или стремнину. Дядька Фома успокоительно возразил, что омут – тот дальше, к затону, где они обычно донки ставят, да и стремнин тут отродясь не было, но тётку Наталью было не уговорить, и она заверяла, что в негодную эту ночь бесы всякие, людскими легкомысленными прыганиями прельщённые, безобразничают, и водорослей наплетут, и суводей411 устроят там, где не ждёшь. И потому крестов нательных снимать никому не след, и молиться усерднее. Про купание и вовсе забыть до завтра, до полносветного дня.

Выслушав устрашающие упреждения, девушки незаметно переглянулись. Гадание с крестом на шее – пустое занятие, этак можно и вовсе не затеваться. Боязно, конечно, но не станут с тобой говорить ни Царица-вода, ни навьи Велесовы духи, и травы не раскроют своей правды, затаятся. И сны после придут ложные. Это каждому известно!

– А от русалок полынь у нас с собой, – уверенно напоминала Люба, – только бояться не надо, так как русалка при встрече непременно тебя спросить обязана, что у тебя в руке, полынь или петрушка, а ты не теряйся, крикни ей «Полынь!», тут русалка сама испугается полыни и пропадёт, прежде воскликнув «Ой, скорей под тын!»…

– Не напутать бы. Я от внезапности всё путаю, бывает, и что не надо, то как раз и вылетит! И тогда что, погибель?.. Насмерть защекощет? Я щекотки жуть как боюсь.

– Петрушка-петрушка! Ах ты, моя душка! – поддразнивая их, рассмеялась Люба.

– А разве русалки девок утаскивают? Только загульных, вроде. А так – парней…

– Ну, тем более, чего нам опасаться! Мы ж не шалые какие.

– А я слыхала, бывало так, что русалки не по правилам отвечают. Ты ей «Полынь!», а она тебе «Сам ты сгинь!» – и вот тогда точно конец, утопят…

– Будет вам! Если кого так утопили, то как же об этом другие знают? Не болтливы, вроде, утопленнки-то…

– Резонно, Марьюшка… А вдруг кто рядом был да слыхал, иль, может, сам спасся как-то?..

– Нет, коли к ним во власть попал – так с концами. С того света разве, дух заложный412 являлся кому из своих и упреждал?

– Ну вот, опять страху нагнали.

Все три быстро перекрестились.

Девицы княжон, тут же рядом сбившиеся в свою малую ватажку, нагруженные корзинами и туесами со всем, необходимым для удобного пребывания на реке, по окончании назидания занялись обустройством: с помощью Фомы притащили вороха сухостоя, укрыли сверху их плотными половиками, чтобы можно было усесться, как на тюфяках, княжнам с провожатыми, а себе без затей рогожек накидали прямо на траву, не особо страшась росной сырости.

Фома остался с костром возиться, подкладывая шалашом прихваченные со двора берёзовые чубрачки, которые тут же топором щепил. Берёзовый костерок – вкусный, чистый, от него сердце легчает! Девки быстро насобирали ему ещё хворосту и веток сухих наломали в орешнике, чтоб надолго хватило. Искры с лёгким треском начали виться ввысь, и всем уже не терпелось перекусить, испить чего там было захвачено (дядька Фома пива себе с Натальей приберёг), и приступить к тому, зачем сюда явились…

Как только проводили красный лик Ярилы за чёрные узорчатые верха бора, расположились поодаль плести венки, но так, чтоб дымок веял и на них, и отгонял назойливых непрошенных гостей. Вставали побродить в поисках ещё какой цветущей украсы, вкупе к тем двенадцати заветным травам, ещё днём тщательно заготовленным, пуками помещённым в кувшинах ключевой воды, дабы не увяли до срока. Каждой хотелось отыскать особенную траву, такую, которая неожиданно бы невиданно расцвела только для этого главного гадания…

Княжна заново явственно пережила, как на краю поля, сегодня, набирая ромашек, тысячелистника, колоски тимофеевки и кукушкиных слёз, и голубой ярицы, прижимала одну за другой веточку к груди под тонким льном, отделилась от подруг. Какое-то неистовое озорство обуяло её – поверилось, что ей, как невесте, особая сила дана, и желания её оттого вещие, и сбудутся куда вернее, чем у всех иных… Начинала собираться гроза, душно, знойно стало, засияли окаёмы сероватых кучных облаков, и княжна, замирая вдруг своему тайному могуществу, загадала своё желание, как бы заглядывая сейчас прямо – и упрямо, и смешливо, и играя – в очи жениха. Ясно увидала его здесь, перед собою… Одни они были. А он как будто смотрел и не мог отвести взор от неё, но и разгадать не мог её мыслей. И был он сейчас в её власти. «Если гроза нынче будет – не разлучиться нам, венчаным, до самой смерти! А не будет – так не забыть тебе меня вовек, всё равно, и не полюбить никакую другую и женой не взять до самого твоего конца!». Молвила так мысленно – и сама оробела: тёплый золотистый блаженный ветер, что колыхал и легонько вздымал, путая, распущенные волосы, словно услышав, воспринял на крыла, сник постепенно, улетел дальше, куда-то ввысь, в негромко зашумевшие вершины липовой рощи. На небо, на солнце слепящее глянула, на облака. Пока набирали они для вечера пёстрые снопы свои, всё вслушивалась. Но гроза, похоже, передумала. Уже выбравшись вслед за другими на просёлок, переплетя перед тем быстро длинную косу, уловила княжна далёкий глухой долгий рокот грома…