Горбачев. Его жизнь и время - Уильям Таубман

Горбачев снял трубку, но молчал как этот телефон, так и второй, третий, четвертый и пятый, а также внутренняя система связи “Зари”. После затяжной паузы он вышел на веранду, где Раиса Максимовна читала прессу, и сказал: “Произошло что-то тяжкое. Может быть, страшное”. Он перечислил имена незваных гостей. Телефоны были отключены. Что бы это могло значить? Заговор? Вероятен ли арест? Если так, то ни на какие угрозы или шантаж он не поддастся. Жене он сказал: “Нам все это может обойтись дорого. Всем, всей семье. Мы должны быть готовы ко всему…”

“Решение ты должен принять сам, – ответила Раиса Максимовна, – а я буду с тобой, что бы ни случилось”. Ирина и Анатолий, которых они позвали после, также заявили о своем решительном настрое[2060].

Тем временем “гости”, нетерпеливо ожидавшие приема в кабинете Медведева, без приглашения вошли в главное здание, поднялись на третий этаж и устроились в кабинете Горбачева. “Вообще вели себя бесцеремонно, чуть ли не как хозяева”, – вспоминает лидер СССР[2061]. Бакланов и Варенников сидели у маленького столика у стены возле двери, Шенин и Болдин облокотились о подоконник. Плеханов был с ними, но Горбачев приказал ему удалиться. Делегация состояла из близких президенту людей, он сам их выдвигал и верил им, особенно Болдину, который с 1982 года был доверенным лицом семьи.

Горбачев потребовал сказать, кто их послал.

– Комитет, – ответил Бакланов.

– Какой комитет?

Государственный комитет по чрезвычайному положению, орган, который был создан в Москве, поскольку, по словам Бакланова, “страна катится к катастрофе”. В состав комитета вошли председатель КГБ Владимир Крючков, министр обороны Дмитрий Язов и вице-президент Янаев, а также спикер парламента Анатолий Лукьянов, которого Горбачев знал практически сорок лет – впервые они встретились в Московском государственном университете. Что касается Бориса Ельцина, который, как надеялся Михаил Сергеевич, мог бы поддержать его, несмотря на достаточно прохладные отношения между ними, то он был арестован – вернее, поправился Бакланов, будет арестован по возвращении из Алма-Аты.

Делегация потребовала, чтобы Горбачев подписал Указ о введении чрезвычайного положения или передал полномочия вице-президенту Янаеву, чтобы тот мог сделать это. Бакланов, проникнутый “заботой” о здоровье президента, заговорил об его уставшем виде и проблемах со спиной и о том, что ему необязательно делать все самостоятельно: “Отдохните, мы сделаем ‘грязную работу’, а потом вы сможете вернуться”.

Горбачев отказался. “Тогда подайте в отставку!” – сказал Варенников. Перед этим президент пытался объяснить группе, что антикризисные меры уже принимаются, и это – новый Союзный договор. Ему ответили, что подписания не будет. Михаил Сергеевич покраснел и грубо выругался. Когда Болдин начал его упрекать в непонимании происходящего в стране, Горбачев огрызнулся: “Мудак ты и молчал бы, приехал мне лекции читать о положении в стране”[2062].

Не сумев убедить его, “визитеры” решили вернуться в Москву и доложить обо всем комитету. Они вышли из президентского кабинета около 18 часов и увидели, что у дверей собрались все члены семьи в надежде услышать, о чем идет разговор. Варенников прошел мимо, ни на кого не взглянув. Болдин остановился поодаль, а Бакланов и Шенин поздоровались с Раисой Максимовной. Бакланов протянул ей руку, но она отвела взгляд. Войдя внутрь и увидев пустой кабинет, они с Ириной были потрясены и, полные дурных предчувствий, поспешили на балкон, где и нашли Горбачева. Раиса Максимовна затем будет вспоминать: “Он был возмущен не только ультиматумом прибывших, но и их бесцеремонностью и нахальством”. Черняеву, который подошел к шефу у заднего входа дачи, он сказал, что его “гости” – “самоубийцы” и “убийцы”[2063].

Черняев сообщил, что у него состоялся разговор с заместителем Плеханова, генералом КГБ Вячеславом Генераловым, которому сверху было приказано никого не выпускать с дачи. Любой, кто покинет территорию комплекса, будет арестован пограничниками, которые расставлены тремя полукольцами вокруг дачи от берега до берега. Главная трасса Ялта – Севастополь также была перекрыта, вертолетная площадка – блокирована пожарной и поливальной машинами, у главных ворот поперек дороги стояли грузовики, в море вдоль берега курсировали три корабля. Самолет, на котором Горбачев должен был лететь в Москву на следующий день, отправлен обратно в столицу. Гаражи были запломбированы и охранялись специально присланными автоматчиками. Вопреки указаниям Горбачева, начальник его охраны Медведев покорно покинул дачу вместе с делегацией, однако все его подчиненные остались и вскоре получили шанс продемонстрировать верность Горбачеву. Генералов также сказал Черняеву, что “ядерный чемоданчик”, с которым президент не расставался, будет отправлен в Москву на следующий день – точные его слова: “связь вывезут завтра”[2064].

Через некоторое время Горбачев успокоился, чего нельзя было сказать о его жене. Особенно Раиса Максимовна переживала из-за Болдина. “Мы 15 лет душа в душу, родным человеком был, доверяли ему все, самое интимное!” – сетовала она. Михаил Сергеевич, который никогда не выражался “при дамах”, сказал, что назвал Болдина мудаком, а его дочь Ирина засмеялась и сказала, что здесь к месту пришлось бы слово “мутант”[2065].

На следующее утро ГКЧП объявил, что взял под контроль ситуацию в стране и что ввиду болезни президента Горбачева его полномочия исполняет вице-президент Янаев. Российские телеканалы и радиостанции прекратили вещание, в Москву вошли войска и танки. Черняев услышал новости через старый радиоприемник, найденный одним из его секретарей. Он пошел в главное здание “Зари” и долго не мог никого найти, пока младшая внучка Горбачева Настя не отвела его наверх, где ее дед лежал в постели и делал пометки в блокноте после сеанса антирадикулитного массажа. “Да, это может кончиться очень плохо”, – сказал президент печально и добавил, что верит Ельцину. “Он им не дастся, не уступит”, – апеллировал к собственному горькому опыту Горбачев. “И тогда – кровь”, – подытожил он[2066]. Оказалось, что Ельцина не арестовали. Он беспрепятственно добрался до Белого дома, где начал организовывать сопротивление гэкачепистам.