Сухопутные маяки - Иегудит Кацир

Реувен вспомнил тот летний вечер, когда он шел по тихим улицам Рехавии[50]и вдыхал пахнущий соснами сухой воздух. Ему было двадцать шесть, в кармане у него лежала врученная президентом медаль, он был доктором юриспруденции, только что защитившим диссертацию в Сорбонне, в «Таамоне» его ждала Эммануэлла, и будущее казалось ему расстилавшейся перед ним красной ковровой дорожкой. Глаза у Реувена увлажнились, к горлу подступил комок, и он почувствовал, как страшно тоскует по этому летнему дню, о котором в последнее время вспоминал все чаще. Он не знал, стоит ли рассказывать об этом сыну. Еще, чего доброго, посмеется над ним. Да и какое все это имеет отношение к фильму о Моссаде? Реувен взглянул на часы. Семь тридцать пять. Где же Офер? «Впрочем, — подумал он, — даже если Офер сейчас и приедет, я все равно уже опоздал». Реувен точно помнил, что в субботу они договорились встретиться в семь пятнадцать, и именно здесь, возле станции Мира. «Надо позвонить ему в машину». Он подошел к телефону, висевшему неподалеку, достал из бумажника телефонную карточку, вставил ее в щель аппарата и снял трубку — но гудка не было. Телефон не работал. «И почему я не послушался Хаю? — подумал он с горечью. — Почему не взял с собой ее мобильный?» Правда, к мобильным телефонам он привыкнуть так и не смог, да и вообще любил передвигаться налегке, без лишних вещей. Обычно брал с собой в дорогу только бумажник, который клал в задний карман брюк, и картонную папку с документами, которую никогда не выпускал из рук. Но теперь, из-за этой его нелюбви к мобильным телефонам, ему придется снова перейти дорогу и вернуться к вокзалу, у входа в который он видел два оранжевых телефона-автомата. А вдруг Офер тем временем приедет, не увидит его на остановке и поедет дальше? Может быть, подождать еще несколько минут? В конце концов он решил подождать: «Если до без четверти восемь не приедет, тогда перейду дорогу и позвоню». Он стоял неподалеку от таиландских рабочих и пристально вглядывался в поток машин, пытаясь различить белый «рено» сына. Несколько машин белого цвета показались ему похожими, но Офера за рулем не было. На одном из зданий висел государственный герб: семисвечник и голубые оливковые ветви. «Интересно, — подумал Реувен, — этот герб всегда там висит или его повесили в честь пятидесятилетия Израиля и просто забыли снять?» К остановке подошла высокая худая девушка в форме военной полиции. Ее темные волосы были собраны сзади в хвостик, на плече висел автомат. Она подняла руку, в надежде остановить машину, но все проезжали мимо, и она нервно переминалась с ноги на ногу. «Будь у меня сейчас машина, — подумал Реувен, — я бы обязательно остановился». Но машины у него не было, и он с грустью думал о том, что, возможно, ему и самому придется ловить попутку. Иначе до Иерусалима вовремя не добраться. Можно, конечно, поехать на автобусе, но для этого надо сначала добраться до центральной автобусной станции, а это займет немало времени. «Впрочем, — подумал он, — если даже ради красивой девушки никто не останавливается, то ради меня не остановятся тем более». Наконец он решил, что пора идти звонить, и, то и дело оглядываясь, чтобы не пропустить «рено» сына, перешел через дорогу, но когда приблизился к вокзалу, то оказалось, что оба телефона-автомата заняты. Правда, внутри вокзала тоже были телефоны, но Реувен боялся, что оттуда может не заметить Офера, и решил подождать, пока не освободится один из двух телефонов на улице. На ближайшей автобусной остановке висел черно-белый рекламный плакат, на котором была изображена обнаженная девушка, почти девочка. Она сидела, обняв колени. У нее было худощавое лицо, большие, серьезные глаза, полные, слегка приоткрытые губы, а возле нее стоял маленький флакон с духами, над которым красовалась крупная надпись: «Obsession». И хотя ее гениталии были не видны, а полудетскую грудь скрывали распущенные волосы, Реувен почувствовал, что член у него начинает оживать. Ему стало стыдно, он отвернулся и посмотрел на дорогу. Девушки в военной форме на другой стороне улицы уже не было, и он испугался, что раз уж не увидел, как села в машину она, то, возможно, не заметил и Офера. А может быть, именно Офер-то ее как раз и посадил? Часы на здании вокзала показывали без пяти восемь. «Все пропало, — подумал Реувен в отчаянии. — Даже если Офер сейчас и приедет, раньше девяти — девяти пятнадцати мне до суда уже не добраться». Он представил, как Абу-Джалаль стоит в коридоре суда, нервно курит и с трудом сдерживает гнев. «Нет, — думал Реувен, — я просто обязан добраться до Иерусалима. Пробьюсь в кабинет к Авнери, скажу, что мой клиент не виноват, что я беру всю ответственность на себя, и попробую добиться еще одной отсрочки». Он представил себе гримасу на лице Авнери и услышал ее усталый голос: «Адвокат Шафир, я думала, вы уже давно поняли, что я слов на ветер не бросаю. Если я сказала, что переносить заседание больше не буду, значит, не буду». Тем временем один из телефонов освободился. Реувен подошел к нему, торопливо вставил карту и позвонил Оферу на мобильный. Влючился автоответчик. «Говорит Офер, оставьте сообщение, я вам перезвоню». Реувен повесил трубку и набрал номер домашнего телефона сына, но и там включился автоответчик. «Говорит Офер Шафир. Оставьте сообщение после гудка». Реувен решил было поначалу и в самом деле оставить сообщение, но потом передумал и снова набрал номер мобильного. «Офер, — сказал он, прослушав сообщение автоответчика, — это папа. Я жду тебя на перекрестке, как и договаривались. Если честно, даже не знаю, что и сказать». Окончательно расстроившись, Реувен повесил трубку и почувствовал внезапную усталость. Он понятия не имел, что ему теперь делать. Вернуться на остановку и продолжать ждать Офера? Или, может быть, доехать на автобусе до центральной автобусной станции и поехать в Иерусалим? Как бы там ни было, в любом случае нужно было срочно позвонить в секретариат суда и попросить, чтобы нашли Абу-Джалаля и передали ему, что адвокат опаздывает. «А может, Абу-Джалаль и на этот раз не пришел? — подумал он вдруг с тайной надеждой. — В таком случае суд сорвется не только по моей вине». Между тем телефон опять заняли, и надо было ждать, пока он освободится. Его взгляд снова упал на голую девушку на автобусной остановке, но на этот раз она показалась ему какой-то жалкой и убогой и никакого сексуального желания не вызвала. Было совершенно очевидно, что Офер не приедет, но Реувен еще раз, уже машинально, посмотрел в сторону перекрестка. Когда позавчера, в субботу, они разговаривали по телефону, Офер сказал, что в восемь тридцать у него лекция в киношколе. Реувен знал, что преподаванию в этой школе сын придавал большое значение. Во-первых, он говорил, что ему нравится общаться с талантливой молодежью, а во-вторых, это был, в сущности, его главный заработок. Ведь в Израиле на документальных фильмах особо-то не разживешься. Не может же Офер просто так, безо всякой причины, взять да и не явиться на занятия. Впрочем, его фильмы, по крайней мере, пользовались успехом: их показывали по телевизору, самого Офера приглашали на международные фестивали, а на каком-то из них — то ли в Штутгарте, то ли в Мюнхене — один из его фильмов, о еврейских детях, выживших во время Холокоста, даже удостоился первой премии. После этого в пятничном приложении к «Едиот ахронот» на двух полосах было опубликовано большое интервью с Офером и его фотография, на которой он был очень похож на Эммануэллу: такие же волнистые волосы, зеленые глаза, улыбка… В тот день Шломо Кнафо специально пришел к Реувену домой, чтобы поздравить его с этой публикацией, а коллеги по работе подходили к нему, одобрительно хлопали по плечу и говорили: «Молодец, так держать». Несколько недель после этого Реувен даже представлялся при знакомстве: «Реувен Шафир, отец режиссера Офера Шафира», но через какое-то время заметил, что те, кто читал интервью, успели про него забыть, а многие и вообще не знают, о чем речь, и перестал. Тем не менее он все равно продолжал гордиться сыном, считая, что в успехах Офера есть и его заслуга — ведь когда Офер был маленьким, Реувен часто водил его в кино. Как-то раз Эммануэлла, работавшая тогда на полставки в одной старой адвокатской конторе в Адаре, сообщила ему, что записалась на курсы французского языка при посольстве. Обучение там, по ее словам, производилось с помощью новейших аудиовизуальных методов, а занятия проходили два раза в неделю, по вечерам. Реувен сказал, что очень этому рад и что в эти дни он возьмет Офера на себя. Каждый раз, как Эммануэлла отправлялась на занятия, они с сыном ехали в Адар и шли смотреть какой-нибудь фильм — в кинотеатре «Армон» или «Рон». Правда, иногда Реувен оставлял Офера в зале одного, уходил на совещание в Гистадрут или на партсобрание и возвращался уже после окончания сеанса, но Офер к этому привык и не жаловался; он знал, что, выйдя из кинотеатра, должен терпеливо ждать папу. Однажды Реувен оставил сына в кинотеатре «Ора» смотреть «Бемби» и уехал на очередное совещание, но оно затянулось, и он опоздал больше чем на час. Когда он подъехал к кинотеатру, Офер сидел на тротуаре и плакал. Увидев отца, он подбежал к нему, стал бить его кулаками в живот и кричать: