Сухопутные маяки - Иегудит Кацир

Реувен хотел было сказать «не стоит», но промолчал. По уже полутемным улочкам они вернулись в галерею. Юдит подошла к шахматам из слоновой кости, сложила их в кожаный чемоданчик, вручила ему и сказала:

— Я же видела, как ты на них смотрел. Прямо как влюбленный мужчина на женщину. Тем более что теперь у тебя будет много свободного времени, чтобы играть.

— Да, — сказал Реувен смущенно. — Ничего не поделаешь. Надо жить дальше.

Юдит предложила подбросить его до центральной автобусной станции, и, хотя он отнекивался, она все-таки настояла.

— А знаешь, — сказала она, ловко маневрируя в узких переулках, — пару недель назад я встретила на улице Янкеле Пелега из Кфар-Иегошуа.

— Что ты говоришь? — удивился Реувен. — Я его очень хорошо помню.

В Марокко Янкеле отвечал за тренировки по самообороне и снабжал местных евреев оружием, однако единственный язык, который он знал, был иврит, и поэтому ему приходилось притворяться психически больным глухонемым бельгийцем, которого родственники якобы сбагрили подальше от Бельгии. Местная полиция в эту легенду не верила и установила за ним слежку. В конце концов был отдан приказ о его аресте, и надо было его срочно спасать. Эмиль перебрал все возможные варианты и наконец придумал. Он нарядил Янкеле в роскошный костюм, сказал начальнику пограничной службы, что это высокопоставленная персона, личный друг бизнесмена и друга короля Джона Сендерса, а молчит он-де потому, что у него болит горло и врач запретил ему говорить. В результате начальник не только ничего не заподозрил, но и лично посадил Янкеле в самолет. Вспомнив эту историю, они развеселились, и Реувен решил, что надо будет обязательно рассказать ее Оферу. Через какое-то время они выехали на шоссе; до автобусной станции было уже недалеко. Реувен посмотрел на одутловатое лицо Юдит и подумал, что это его последний шанс.

— Слушай, Юдит, — сказал он, с трудом выдавливая из себя слова, — может быть, ты случайно помнишь… Когда мы однажды были у вас в гостях… ну, в мае шестьдесят восьмого, в субботу. Мы еще говорили тогда о Коэне-Бенедите… И вдруг Эммануэлла заплакала и убежала в дом, а ты побежала за ней…

Юдит посмотрела на него пристально.

— Зачем тебе это? Прошло уже много лет, и Эммануэллы давно нет в живых. — Реувен поперхнулся и замолчал. — Ну, если ты так настаиваешь, — продолжала Юдит, — изволь. Она рассказала мне, что влюбилась в женатого мужчину по имени Дан Алони, и заявила, что готова ради него бросить все прямо сейчас. Но Дан сказал, что пока его дети маленькие, он развестись с женой не может, и предложил подождать, пока они вырастут. Тогда он разведется, и они смогут жить вместе.

Реувен почувствовал, что его трясет крупная дрожь. «Что?! — едва не крикнул он вслух. — Всего через пять лет после свадьбы?! А может быть, даже и раньше? И после всего этого она еще ездила со мной во Францию, прижималась ко мне на заднем сиденье „дешво“ и улыбалась мне как ни в чем не бывало в этих своих кошачьих очках, когда мы сидели в кафе „Бонапарт“? А Офер? Офер тоже не мой? — От этой мысли его прошиб холодный пот. — Нет, Офер — мой! В этом не может быть никаких сомнений. Он только вырос не со мной, у них, но он — мой, мой, мой…» Перед глазами у него встала Эммануэлла. Она сидела на кухне и курила одну сигарету за другой. Реувен вспомнил аудиовизуальные уроки французского языка два раза в неделю, вспомнил, как часто жена ездила к родителям в Тель-Авив и как она все время его упрекала. «Господи, — подумал он с тоской. — Семь лет! Она ждала его семь лет!»

— А Эмиль? — спросил он прерывающимся голосом, от волнения сорвавшимся на фальцет. — Эмиль… знал?

— Знал, — спокойно сказала Юдит. — К тому времени он был знаком с Даном уже несколько лет. Они были партнерами по бизнесу. Вместе торговали оружием в Колумбии.

Реувен весь внутренне съежился. «Предатели. Они все меня предали. Устроили против меня заговор. Может быть, даже встречались все это время — в Герцлии или в Цахале. Пили себе виски возле бассейна и обсуждали сделки по продаже оружия. Уму непостижимо! Эмиль, который собственными руками душил нацистских преступников и привез в Израиль сто тысяч евреев, торговал оружием! В Колумбии! Вместе с этим типом! Товарищи по оружию, мать твою…» И вдруг его осенило. Седая челка и копна светлых волос на фотографии бар-мицвы Офера. «Ну конечно! Это были они! Меня там не было, а их пригласили…» Реувен почувствовал, что сейчас заплачет.

— Но ведь Эмиль… — сказал он дрожащим голосом. — Он ведь мог мне хотя бы намекнуть. Подмигнуть там, что ли… или, не знаю… азбукой Морзе какой-нибудь просигнализировать… Ну хоть как-нибудь…

— Он просто не хотел тебя огорчать, — сказала Юдит, положив Реувену на плечо свою мягкую ладонь. — Я же говорю, он любил тебя, как брата.

Она высадила его на центральной автобусной станции и приложилась щеками к его щекам. «Оревуар», — сказал Реувен, поднял в знак прощанья руку и пошел к остановке автобуса на Хайфу. Поднявшись в автобус, он купил у водителя билет и сел на самое заднее сиденье, возле окна. Он знал, что больше они с Юдит никогда не увидятся. Автобус тронулся. Перед глазами у него все поплыло. Вечерние огни слились в сплошную световую полосу. Он достал из кармана носовой платок, протер очки, вытер нос, потрогал и понюхал кожу, которой был обтянут чемоданчик, осторожно его открыл и погладил фигурки из слоновой кости. Король, ферзь, слоны, кони, ладьи, пешки… «Жалкая попытка загладить вину», — подумал Реувен и решил, что в субботу подарит эти шахматы Шломо Кнафо. «И все же, — сказал он себе, — надо жить дальше. А ситуация в стране… она скоро улучшится, обязательно улучшится. Самое позднее после выборов, когда сменится это проклятое правительство, зачатое и рожденное в грехе». И вдруг он понял, что сделает первым делом, когда выйдет на пенсию. «Завтра же… — подумал он. — Да-да, завтра же поеду в туристическое агентство и закажу три билета в Париж, на начало июля. И еще билеты на полуфинал и финал чемпионата мира по футболу, сколько бы они ни стоили». Он представил, как они с сыном будут смотреть матчи чемпионата, а в перерывах между ними пойдут всей семьей в Лувр, Дорсе и Центр Помпиду. Он обязательно поведет Йонатана и Хаю в кафе, в которых бывал когда-то в молодости — во «Флор», в «Бонапарт», — покажет им то место в Люксембургском саду, где они встречались с Эфраимом Ронелем, сводит в Сорбонну. Они будут есть в хороших, недорогих ресторанах, причем каждый день в новом, и Хая с Йонатаном больше не будут называть его Гарпагоном. А может быть, они пойдут в оптику, и Хая подберет ему очки в современной оправе. Когда же они вернутся домой, то поедут в торговый центр «Мир» и купят мебель для гостиной. А потом… Потом он получит разрешение на строительство бассейна и достроит его. Он представил себе удивленные глаза Хаи и безумную радость на лице Йонатана. За окном проплывали две высоких башни «Центра Мира». Одна — круглая, другая — треугольная. Их огни ярко светились в темноте, словно это были не здания, а два сухопутных маяка. Реувен приложил горячий лоб к оконному стеклу, его голова стала ритмично покачиваться, и он уснул.

1998 г.