Властелины моря - Джон Хейл

Не давая персам подойти вплотную, греки резко остановились и направили тараны на врага. Зазвучали отрывистые команды табанить – триеры развернулись носом к скалистому берегу острова. Рулевые по всему фронту выравнивали ряд, по возможности оставляя за кормой как можно больше свободного пространства. Далеко за персидскими кораблями греки видели Ксеркса, восседающего на верхушке холма.

Атака сломала ровные ряды персидской армады. Линия искривилась, блестящие бронзовые тараны торчали, словно зубья пилы. Заметив, что один финикийский корабль оказался в стороне от остальных, афинский триерарх по имени Амейний скомандовал начало атаки – первая схватка морского сражения. Его гребцы погрузили весла в воду, и триера в одиночку понеслась на противника. В последний момент рулевой сманеврировал так, чтобы подойти к финикийцу сбоку. Удар тарана оказался настолько силен, что разнес в щепы корпус вражеского корабля и оторвал всю кормовую часть. Пострадала и триера Амейния. Сомкнув ряды, афиняне бросились к нему на выручку, и бой разгорелся по всему фронту. То же самое происходило и на правом фланге греков, где начало сражению положило столкновение эгинской триеры с ионийским судном.

С того места, где восседал Ксеркс, казалось, что внизу, на море, где друг другу противостояли сотни кораблей, извивается какая-то огромная змея. Персы все еще никак не могут оправиться от первого удара, и самые быстроходные триеры противника уже обходили их с тыла. Завязались одиночные бои. Зажатые в узкой полосе воды, суда Ксеркса наносили друг другу ущерб не меньший, чем грекам. Разлетались на куски банки, гребцов сносило в море. Более того, случалось, персы даже наносили таранные удары по своим, что приводило к еще большей сумятице в их действиях. Командиры кораблей двух тыловых линий боялись, что, если отступить, царь обвинит их в трусости, и, вместо того чтобы держаться друг от друга на некотором расстоянии для возможности маневра, сблизились и пошли вперед. Озабоченные собственной репутацией, они даже не подумали, какие последствия может иметь такое продвижение для передовой линии, корабли которой оказались под ударом греческих таранов. Израненные, с поврежденными бортами, персы пытались, избегая полного разгрома, отойти, но безуспешно, им не хватало места, а противник поджидал их на каждом шагу. Разрывы в линии персидских кораблей увеличивались, и греки бросались в каждую новую щель.

А вот тонкая линия греческих триер, упругая, подвижная, сохраняла все это время цельность. И отражая атаки персов, и сами переходя в наступление, греческие моряки, словно гоплиты, образующие прикрытую щитами фалангу, выдерживали строй, не давая себя обойти ни с одной стороны. Вообще-то ключевую роль всегда играет мастерство рулевого, но когда триера стоит на месте, оно отходит на второй план, а главным становится умение гребцов мгновенно реагировать на команды, направляя судно в ту или другую сторону. Крутой поворот в тесном пространстве требовал от матросов одного борта грести сильнее, чем их товарищи на противоположной стороне, а то и грести одним бортом. И вот тут греческие экипажи, владеющие длинным мощным гребком, имели преимущество. Ближе к полудню, когда солнце поднялось достаточно высоко, чтобы в лучах его были видны тесно жмущиеся друг к другу суда, наблюдатели заметили с берега некоторые изменения в конфигурации обоих флотов. Начались они на левом фланге греков, где Фемистокл командовал афинянами. С самого раннего утра там узкой струйкой тянулись поврежденные персидские суда, направляющиеся в сторону восточного выхода из пролива, чтобы найти укрытие в Фалероне. Соответственно этому ослабевало давление, которое оказывали на афинян финикийцы. И в конце концов наступил момент, когда расположившиеся в самой удаленной точке левого фланга афинские триеры получили возможность отвалить от берега и выйти на открытое пространство. Таким образом, они обошли финикийцев с запада и погнали их к центру персидского фронта – к тому, что от него осталось. Это был поворотный пункт всего сражения.

Наконец-то ровная линия греческих кораблей распалась. Одна за другой афинские триеры пускались в погоню за персами, союзники за ними. Они уверенно прокладывали себе путь в месиве судов – охотники, жаждущие добычи. Персы же, измученные недосыпом и многочасовой греблей, шли, напротив, вяло и медленно. Иным удавалось уйти от афинян, но лишь затем, чтобы столкнуться с эгинцами, курсировавшими в районе у входа в пролив. Сражение превратилось в бегство, даже уцелевшие персидские корабли гребли прочь, стремясь обогнуть с обеих сторон Пситталею, – так стадо антилоп бежит от львов. Греки делали все от них зависящее, тем не менее большинству персидских кораблей удалось уйти от погони.

В открытом море сражение приняло иной характер. Оно распалось на множество столкновений один на один, вроде того, как у Гомера греческие герои на равнинах Трои сражаются с героями троянскими. И тут как раз для греков наступил час самой большой опасности. Единая линия флота распалась, и каждый стал сам за себя. В открытом море даже успешная таранная атака не уберегает нападающего от ответного удара со стороны проходящего мимо противника. Вот тут-то, в ходе этих поединков, нашлась работа для писцов Ксеркса. И для какого-нибудь храбреца-начальника тоже открывались самые широкие возможности. Отличились два ионийских триерарха с острова Самос – они захватили греческие суда. К сонму героев была причислена и царица Геликарнаса Артемисия, потопившая один из союзнических кораблей. Узнав ее триеру по эмблемам, кто-то из свиты Ксеркса обратил на нее внимание царя, и тот воскликнул: «Мужчины у меня превратились в женщин, а женщины стали мужчинами!»

Если бы Ксеркс знал, как все было на самом деле, почестей Артемисии не досталось бы, хотя она и впрямь совершила подвиг. За ее кораблем пустилась в погоню афинская триера. Деться царице было некуда – впереди кипели бои. Ее преследователем оказался тот самый Амейний, что нынче утром потопил первый персидский корабль. Знай он, что гонится именно за кораблем царицы Артемисии, он наверняка удвоил бы усилия, потому что афиняне уже давно назначили премию за ее голову. Увидев неприятеля в непосредственной близости, Артемисия решилась на отчаянный шаг. Единственный путь к бегству отрезал корабль, оказавшийся прямо перед носом ее триеры. Это был союзнический, калиндийский, корабль, и плыл на нем сам царь калиндян Дамасифим, подданный Ксеркса и давний личный враг Артемисии. Ни секунды не колеблясь, она приказала гребцам налечь на весла и врезалась в калиндянина с такой силой, что и корабль, и вся его команда пошли ко дну, так что не осталось ни единого человека, кто мог бы рассказать Ксерксу, что же произошло на самом деле. Так что царице сопутствовала двойная удача: во-первых, она расправилась с недругом, а во-вторых, Амейний решил, что это персидское судно перешло на сторону греков, и спокойно позволил ему уйти.

Во второй половине дня, когда персидский флот оказался полностью рассеян, афиняне соединились с эгинцами, хоть те и другие начинали сражение на противоположных флангах. Им пришлось совместно участвовать в одном ярком эпизоде. Наблюдая сверху за разворачивающимися на море событиями, Ксеркс увидел, как одна из его галер, греческая триера с острова Самофракия, таранит афинский корабль. Как это нередко бывает, таранное орудие, врезавшись в деревянную бортовую обшивку неприятельского судна, застряло в ней. Воспользовавшись этим, проходящий мимо эгинец, в свою очередь, нанес таранный удар беспомощному самофракийцу, и все трое сплелись воедино. Зажатые между тяжеловооруженными судами из Афин и Эгины, островитяне, казалось, были обречены. Но к радости Ксеркса, на фордек эгинского корабля полетел град легких снарядов: это самофракийцы, перескочив через борт, с такой яростью принялись забрасывать противника копьями, что эгинцы вынуждены были покинуть корабль. Объявив его военным трофеем, победоносные островитяне продолжили путь в поисках дальнейших приключений.