Властелины моря - Джон Хейл

Увидев поднимающийся от Акрополя столб дыма, греческие военачальники принялись уговаривать Эврибада, покуда не поздно, уйти из Саламина и вернуться в Истм. Спартанец созвал совет, на котором Фемистокл пылко возражал против этого шага. Военачальник из Коринфа сердито напомнил ему о традиции побивания палками того, кто на спортивных играх принимает старт слишком рано, не дождавшись сигнала. «Положим так, – возразил Фемистокл, – но стартующие слишком поздно не побеждают». Далее афинянин принялся взвешивать шансы на успех при отходе. В Истме любое морское сражение развернется в открытом море, где сразу скажется количественное превосходство персов: греков просто окружат и уничтожат. В Саламине в этом смысле надежнее. Основа греческого сопротивления, настаивал Фемистокл, это флот, им рисковать нельзя. А помимо того, напомнил он, разве не говорилось в пророчестве о Деревянной стене, что искать укрытие надо именно в Саламине?

Желая положить конец этой бурной перепалке, коринфянин заявил, что Фемистокла вообще нужно лишить слова на совете. Ведь теперь это человек без гражданства, просто беженец. Эта оскорбительная реплика заставила Фемистокла выразить в самых ясных словах свою веру в афинский флот. Он заявил коринфянину, которого звали Адеймантом, что пока у Афин имеется в распоряжении две сотни судов с полностью укомплектованными экипажами, они будут превосходить значением Коринф и любой иной греческий город. И если остальным угодно уйти из Саламина, афиняне вместе с семьями отправятся в своем плавучем городе на запад, в поисках нового дома, располагающегося вдали и от персов, и от пелопоннесцев. Столкнувшись с таким ультиматумом, союзники отступили и решили никуда не трогаться с места. Итак, в этом споре Фемистокл оказался победителем, но время поджимало. Каким образом, какой хитростью заставить Ксеркса принять бой на выгодных для греков условиях, то есть на узкой полосе пролива? И тут его осенило. Фемистокл поделился идеей в частном разговоре со спартанцем, командующим флотом, и с его согласия начал приводить ее в действие.

Среди его рабов был некий Сикинн, человек отважный и находчивый. Работал он главным образом педагогом, в чьи обязанности входило присматривать за домашними занятиями сыновей Фемистокла и водить их на уроки и с уроков. Вечером, сразу после разговора со спартанцем, Фемистокл посадил Сикинна в небольшую лодку и велел ему грести в Фалерон, кишевший сотнями триер, что Ксеркс привел в Аттику. Там на него сразу же обратили внимание персы, которым он и передал по поручению Фемистокла некое сообщение. Теперь будущее Афин, а возможно, и свободы всей Греции, зависело от того, насколько точно Фемистокл просчитал реакцию Ксеркса.

Сикинн представился тайным гонцом лидера афинян Фемистокла. Его сограждан собираются предать, и это заставляет его искать дружбы Царя царей. Уже ближайшей ночью, продолжал Сикинн, все греки, кроме афинян, собираются покинуть Саламин и отплыть в свои города. Но у царя еще есть возможность взять верх, для этого надо предотвратить исход. Союзники перессорились между собой. Кое-кто наверняка предпочел бы покориться Ксерксу. Стоит ему появиться вблизи Саламина, как афиняне и некоторые другие недовольные греки перейдут на его сторону. Конечно, это была откровенная ложь, но, как и любая хорошая выдумка, она содержала в себе элементы правды. Сикинн передал сообщение и, не давая персам возможности задать ему неудобные вопросы, поспешно вернулся в Саламин.

Судя по всему, история повторялась. Точно такое же сообщение, и тоже ночью, военачальники Ксеркса получили от греческого перебежчика у Артемисия. Тогда они не поверили, и грекам удалось ускользнуть. Теперь персы не собирались повторить прежней ошибки. Сообщение было передано Ксерксу, и тот велел быть готовым к броску на Саламин завтра вечером. Он также распорядился подготовить колесницу, которая доставит его на вершину холма, откуда открывается вид на остров. Царь был убежден, что в его присутствии персы у Артемисия будут выглядеть куда достойнее. Теперь он решил наблюдать за сражением лично.

Наутро случилось небольшое землетрясение, но, несмотря на дурной знак, Ксеркс дал сигнал к отплытию. Выстроившись в боевой порядок, персы ожидали появления противника у входа в пролив, но никого не было видно. В полдень армада вернулась в Фалерон, и экипажи сошли на берег пообедать. Иное дело, что в предвидении ночных событий гребцы оставили весла в уключинах. После заката экипажам было приказано вернуться на борт.

В беспрецедентных ночных действиях должен был принять участие весь персидский флот. Части триер предстояло направиться к южному побережью Саламина и заблокировать узкий проход в открытое море у западной оконечности острова, в районе Мегар. Основные же силы войдут в пролив Саламина. Ксеркс напутствовал персов теми же словами, что произнес, отправляя свой флот к Артемисию: уйти не должен ни один грек. Его люди были преисполнены уверенности в успехе. Рассаживаясь по местам, экипажи приветствовали друг друга воинственными возгласами.

План персов заключался в том, чтобы под покровом ночной темноты либо захватить греческие суда, либо повернуть их вспять, не давая выйти в открытое море. Рассвет застанет армаду занявшей позиции у северной оконечности пролива и готовой сокрушить все, что осталось от раздробленного, как можно ожидать, и утратившего боевой дух флота противника. Персы уверились благодаря хитрости Фемистокла, что афиняне перейдут на их сторону. Победа казалась предопределенной, как оно и должно быть, когда за действиями своих подданных наблюдает сам Царь царей.

Когда солнце свалилось на запад, освещать море осталась одна-единственная звездочка. Триеры медленно отвалили от берега и выстроились в линию, по три в ряд. Именно в таком порядке персы, памятующие о тройном превосходстве в силах, предполагали войти в пролив. В полночь над горой Гиметт медленно покачивалась луна, величественно сопутствуемая планетой Зевс, как греки именовали Юпитер. Полнолуние было уже четыре дня назад, но луна светила еще достаточно ярко, чтобы впередсмотрящие могли прокладывать курс триер. Шедшие впереди финикийские суда начали медленно поворачивать на запад. Они прошли мимо острова Пситталея и оказались у входа в пролив. Никто уже особенно не веселился. Наступила тишина. Следом за финикийцами в пролив втягивались остальные – нескончаемый поток судов, растянувшийся на целые мили вдоль побережья Аттики. Лишь приглушенный скрип весел и переливающиеся светом гребешки волн отмечали проход кораблей.

Последними, через много часов после авангарда, в пролив вошли триеры ионийских греков, второй по величине (после финикийцев) эскадры персидского флота. Большинство из них базировались в греческих городах Малой Азии либо на островах, рассыпанных вдоль азиатского побережья. Лишь семнадцать пришли из Киклады, архипелага скалистых островов в Эгейском море. От этого подразделения, образующего тыл могучей армады, с решимостью отчаяния откололся один экипаж. Он состоял из жителей Теноса, острова, расположенного к востоку от Аттики, которые не смогли смириться с подданством персидскому царю. В этот судьбоносный час они тайно сговорились бросить Ксеркса и перейти на сторону греков. Соотношение сил им было известно, как известно было и то, чего ожидают персы от завтрашнего дня. И все равно рулевой принялся табанить, мягко меняя курс и все больше отставая от ровно идущей вперед эскадры. Одинокая триера взяла курс на огни греческого лагеря, находящегося на Саламине, где несколько часов спустя наступит торжество чести и свободы.