Супружеские игры - Мария Нуровская

Однажды ко мне обратился частный издатель. Когда я вошла в комнату свиданий, то увидела невысокого мужчину, который при виде меня привстал с места. Если бы я встретила его в трамвае или на улице, то прошла бы мимо, не обратив внимания. Длинные растрепанные волосы, борода. Одет в джинсовую куртку, вытянутые на коленях вельветовые брюки и армейские ботинки. Дополнял эту картину большой вещмешок через плечо, в котором молодые конструктивисты и деятели андеграунда привыкли носить весь свой скарб.

В комнате свиданий были только столик да пара табуреток. Он стоял передо мной как провинившийся ученик, но одновременно ощупывал меня оценивающим взглядом купца. Моя тюремная роба произвела на него впечатление. Видимо, он раздумывал, на сколько я тяну в этом одеянии.

– Не хотите написать для меня книгу о тюрьме? – спросил он.

– То есть о себе? – уточнила я.

– Ну… да, это могло бы стать настоящим хитом.

– Пускай хиты пишут Терек с Ярузельским, а пан их печатает.

Частный издатель возмутился:

– Я их не издаю и никогда издавать не буду. В моей родне все диссиденты или подпольщики.

Я встала:

– Но и меня вам не издавать.

К сожалению, вместе с Маской в палату перекочевал и телевизор, который она смотрит с утра до вечера, то есть до самого отбоя. Этого вполне достаточно, чтобы довести меня до тошноты и головной боли. Видно, ее роль в моей жизни состоит в том, чтобы мучить меня если не любовными выходками, то телевизионными рекламами. «ОМО стирает само». Я заметила, что ее эти идиотские ролики, уже известные наизусть, зачаровывают. Недавно я вычитала в газете, какое влияние оказывает телевизионная реклама на нашу молодежь. Учительница привела класс на постановку Чехова «Вишневый сад». Когда Раневская говорит своей дочери «Аня!», продолжение ее фразы заглушил дружный хор: «Имидж ничто – жажда все».

В наше переломное время все утратило свои пропорции и, мягко говоря, отдает не самым хорошим вкусом. Это видно и по нашей тюрьме: строения старые, нуждаются в ремонте, в камерах нет канализации – параши с нечистотами торчат по углам, – едим мы из погнутых алюминиевых мисок, а за стеной одна из осужденных на большой срок получила разрешение тюремного начальства на установку спутниковой антенны и смотрит программы со всего мира!

К счастью, Маску пришла проведать ее подружка, и телевизор замолк.

– Отлежалась немного? – спрашивает Любовница.

– Привязалась эта зараза, теперь на желудок перекинулась. Все время понос, у остальных тоже.

– Да ты что, вот ужас-то.

– А ты что поделываешь?

– Ничего, как шила рукавицы для вояк, так и шью. У нас полцеха заболело этим гриппом. Так нам подкидывают дополнительную работу. Бригадирша, ну знаешь, такая, с тиком на одном глазу, прицепилась к рыжей Стаське: мол, та назло шьет одни левые.

– Да какая разница, левая или правая? И на той и на другой по одному пальцу.

– Попробуй поспорь с ней – на черное скажет белое и наоборот, что поделаешь.

Маска поелозила на постели, устраиваясь поудобней.

– А еще что нового?

– Та, что сидела за машинкой сразу за тобой, как ее там…

– Элька.

– Ну вот, эта Элька нашла себе другую, с Басей уже не ходят.

– Да что ты говоришь! – удивилась Маска. – А такая любовь была, друг у друга с рук ели. Баська в трансе?

– Да нет, говорит, «бабки» целее будут, не нужно больше содержать подружку.

Обе прыснули со смеху.

Ночью у меня подскочила температура, меня мучили кошмары – какие-то обрывочные непонятные сновидения. Проснулась в ужасе, пот лил по лицу. Какое-то время я не могла сориентироваться, где нахожусь. Меня мучила жажда. На мое счастье, на тумбочке стояла кружка с недопитым компотом.

Трудней всего мне было примириться со второй изменой. Первая измена стала для меня неожиданностью, правда, я сама же ее и организовала, но до последнего момента не верила, что дело дойдет до постели. Почему-то я считала, что Эдвард не посмеет зайти так далеко и все кончится обыкновенным флиртом. Когда же он сказал мне, что дело сделано, я сразу поняла, что он говорит правду. Я испытала шок, но он подействовал благотворно – кажется, впервые мне дано было испытать радость от физической близости с мужчиной.

Отдавала ли я себе хоть частично отчет в том, что это такое – присутствие рядом с собой мужчины, мужа? Одно я знала наверняка: быть ему хорошей женой я не сумею – и все же, несмотря на это, вышла замуж. Вроде бы это ничего не значило и необходимость быть хорошей женой относилась к другим, а не ко мне. Однако по-своему я переживала. У меня было такое впечатление, словно мне предстояло сдать экзамен, а подготовиться к нему я не успела и уже никогда не успею…

В день своего венчания, как когда-то в детстве, я снова стояла в церкви, пред суровыми ликами святых, и умирала от страха. В их строгих глазах я видела осуждение за то, что не готова выполнить одну из Божьих заповедей. И святые, и я, мы будто бы знали, что в ту ночь я не отдам мужу свое тело, что не поможет супружеская клятва, данная перед лицом Бога. Дружки держали венцы над нашими головами, а я вслед за батюшкой повторяла слова клятвы.

– Имеешь ли ты, Дарья, благое соизволение и непринужденное и крепкую мысль взять себе в мужья Эдварда?

Я на это:

– Имею, святой отец.

Батюшка:

– Не давала ли ты обещаний другому мужчине? Я:

– Не давала, святой отец.

Когда Эдвард надевал мне обручальное кольцо на палец, я обернулась и увидела заплаканные глаза бабушки. Видно, уже тогда у нее было предчувствие, что мой брак плохо кончится.

Однажды случайно я подслушала их разговор с батюшкой.

– Не знаю, как вы считаете, отец Феодосий, – говорила бабушка, – а по мне, этот муж Дарьи чудак какой-то. Как начнет языком молоть, я ни словечка не понимаю. Никогда не скажет по-простому, все вокруг да около накрутит, накрутит…

– Главное, чтоб человек был хороший, Нина Андреевна, – философски отвечал батюшка.

– А по моему разумению, не больно он хороший человек.

На следующий день я уже чувствовала себя гораздо лучше. Даже немного поговорила с Маской. Она рассказала мне, что родом из небольшого поселка под Люблином…

Училась она в Люблине в Институте физкультуры, потом преподавала в средней школе в своем поселке. Мне хотелось спросить, как она стала воровкой, но Маска сама все объяснила. Поначалу она не понимала, что с ней не все в порядке, но к мужчинам ее не тянуло. Когда какой-то тип поцеловал ее, она ничего не почувствовала, кроме отвращения. Потом полчаса драила в ванной зубы щеткой. Однажды, войдя в женскую раздевалку, она застала там полураздетую ученицу из выпускного класса. И ее словно заколдовало, до сих пор не понимает, как это произошло. Она уставилась на грудь девушки, и все остальное как будто исчезло. Приблизившись к ней, она, видимо, намеревалась поцеловать ее. У девушки – шок, разразился страшный скандал. Маску уволили по статье, дисквалифицировали. Семья от нее отказалась – на весь поселок родителей опозорила, – в нее тыкали пальцем на улице. Вскоре она уехала из родного поселка, но так нигде и не прижилась. В конце концов связалась с этой, с конским хвостом, которая была детдомовкой. Их так и поймали вместе, и вот теперь они тянут срок. Они с подружкой не такие, как остальные заключенные, шитые белыми нитками парочки. Многие бабы только делают вид, что лесбиянки, но они лишь любительницы – ко многим из них приезжают мужья, и они ходят с ними в комнату с диваном. А Маска считает, что секс с мужиком – это измена.