Дело без трупа. Неоконченное дело - Лео Брюс

Стьют сделал паузу и прикурил сигарету.

— Затем… Вы меня слушаете, сержант? Затем я послал за почтальоном, который обслуживает дома на Хай-стрит, чтобы он прибыл сюда, как только закончит с утренней разноской корреспонденции.

— Он-то вам зачем понадобился? — Это были первые слова, произнесенные Бифом.

— Хочу проверить, не поступало ли на имя Роджерса писем, о которых не знали его дядя и тетя. Самый обычный ход в любом расследовании, Биф. Тот, что должны были сразу же сделать вы сами. Как ни жаль, но, по-моему, до вас никак не дойдет: подобные дела не раскрываются с помощью чудодейственного озарения или неожиданного умозаключения. Поможет только неуклонный, тщательный сбор улик и проверка фактов.

— Так точно, сэр, — отозвался Биф.

— Кроме того, поскольку я был уверен, что вы напрочь об этом забыли, то лично отдал приказ обыскать внутри тот старый склад, который находится рядом с «Драконом».

— Ах да. Теперь вспомнил, — сказал Биф, посасывая кончики усов.

— И наконец, мною был осмотрен мотоцикл. Как я понял, это вы разрешили оставить его во дворе дома старого Роджерса. По моему распоряжению его пригнали сюда. Что тоже следовало сделать незамедлительно.

— Зачем? Там и смотреть-то не на что. Я, кстати, тоже оглядел его.

— Предоставьте мне судить о необходимости тех или иных действий, сержант. А теперь извольте внимательно выслушать мое сообщение о рапортах, поступивших этим утром. Спасибо. Исследовательская лаборатория уведомила, что пятна крови на манжете рубашки и на рукаве пиджака в самом деле являются пятнами человеческой крови. Бутылочка, из которой пил Роджерс, содержала цианистый калий. А следов четы Фэйрфаксов до сих пор обнаружить не удалось.

— Что тут скажешь, — вздохнул Биф, — мы знали, что это за пятна, и про бутылочку тоже. Значит, здесь ничего нового для нас нет.

— Минуточку, — сказал Стьют, — есть еще отчет нашего сотрудника, допросившего стюардов, служивших вместе с Роджерсом, но только один из них сообщил нечто, представляющее интерес.

Биф поднял взгляд. Теперь в его глазах блеснуло любопытство.

— Выяснилась небольшая, но занятная подробность, и вот в чем ее суть, — продолжал Стьют. — Оказалось, что молодой Роджерс имел привычку привозить домой несколько билетов лотереи, розыгрыши которой проходят в Буэнос-Айресе. Он хранил их в запечатанном конверте. Сказал своему приятелю, что всегда немного опасался проносить эти билеты через таможню.

— И это все?

— Да. Наш человек пытался прояснить детали, но Роджерс, похоже, никому не рассказывал, как он поступал с этими билетами в Англии.

— По крайней мере, нам об этом стоило узнать, — заметил Биф.

— Нам стоит узнать все, что может быть хоть как-то связано с этим делом, — усмехнулся Стьют. — Только связав все известные факты вместе, мы сможем установить истину.

В дверь постучали, и вошел констебль Голсуорси. В манерах этого рослого, превосходно сложенного сельского жителя со здоровым цветом молодого лица и умным выражением глаз сочеталось уважение к начальству с чувством собственного достоинства, что делало его в моих глазах куда более эффективным и надежным полисменом, чем констебль Смит из Чопли, заискивавший перед Стьютом.

— Прибыл Фосетт, наш почтальон, сэр, — доложил он инспектору.

— Пригласите его сюда, — распорядился тот.

Усаживаясь на стул, Фосетт выглядел немного смущенным. Обычно его встречи с Бифом проходили в значительно менее формальной обстановке.

— Мне нужно, Фосетт, чтобы вы сейчас основательно все обдумали. Вы можете вспомнить, какие письма доставляли молодому Роджерсу в последнее время?

Тот и в самом деле глубоко задумался.

— Было одно письмо, — сказал он наконец.

— Когда оно поступило?

— Не могу точно сказать. За день или два до его приезда домой.

— Вы не обратили внимания на почтовую марку?

— Нет. Не обратил. Если разглядывать марки на каждом письме, которое приходится доставлять… Сами понимаете.

— И на почерк тоже?

— Нет.

— А других недавних писем не припомните?

— Нет.

— Письма никогда не приходили из-за границы?

Этот вопрос вновь заставил Фосетта на какое-то время задуматься.

— Было одно заграничное, — ответил он после паузы, — но не думаю, что получателем был он. Там значилось имя мистера Роджерса.

— А когда оно пришло?

— Перед тем, другим. По-моему, за неделю. Я обратил внимание, потому что конверт был тонким, какие используют для авиапочты.

— В самом деле? И вы уверены, что оно предназначалось не для молодого Роджерса?

— Насколько помню, нет. Мне кажется — хотя, учтите, я ни в чем не уверен полностью, — что получателем значился просто «мистер Роджерс» без каких-либо уточнений. Но, быть может, мне только так показалось.

— Запомнили, как доставили его?

— Да. Пришлось предупредить мистера Роджерса, что с такими тонкими конвертами надо обращаться аккуратно. Они очень легко теряются среди прочих.

— Он лично принял его у вас?

— Да, из рук в руки.

— А откуда оно было послано?

— Ну вот. Опять вы об этом, — сказал Фосетт с досадой. — Я ничего не знаю об иностранной почте. — При этом явно подразумевалось, что он был экспертом по части почты, но только отечественной. — Могу лишь сказать, что письмо прибыло из-за границы.

— Что ж, я вам весьма признателен за помощь, Фосетт. Больше у меня к вам вопросов нет.

А Фосетт, хотя позже сам не мог объяснить почему, произнес:

— Спасибо вам, сэр.

Стьют некоторое время молчал, что не вязалось с его обычными манерами, и над чем-то размышлял. Потом сказал:

— Быть может, нужно разобраться с тем письмом детальнее. Пришлите ко мне этого своего констебля с нелепой фамилией, Биф.

— Голсуорси! — выкрикнул Биф, не поднимаясь со стула.

Стьют опять не удержался, чтобы не скорчить гримасу, а потом повернулся к появившемуся на пороге констеблю.

— Отправляйтесь к мистеру Роджерсу, обувщику, и спросите, помнит ли он письмо, прибывшее авиапочтой из-за рубежа примерно за неделю до приезда его приемного племянника. Узнайте, кто его написал, кому оно было адресовано, и вообще все подробности, какие только сможете. Да и, между прочим, мне необходимо иметь образец почерка молодого Роджерса.

— Будет сделано, сэр.

Затем мы снова остались втроем в кабинете Бифа.

Впрочем, почти все мои воспоминания о том дне сводятся ко многим часам, проведенным в этом крошечном помещении. Стьют получал рапорты и рассылал повсюду свои приказы и инструкции. День оказался целиком посвящен сведению концов с концами в добытых уликах и попытках выжать остатки информации из наших местных осведомителей. Еще до полудня вернулся сотрудник, которому поручили обыск склада, и доложил, что ничего не обнаружил. Это был второй из констеблей Бифа, на чью долю выпало задание, — долговязый и худощавый молодой мужчина с длинным носом по фамилии Кертис.