Властелин Времени - Мэл Одом

Краф удовлетворенно приподнял брови.

– Поймите меня правильно, – сказал двеллер, – я все равно вам не доверяю. Не буду вводить вас на этот счет в заблуждение, да если бы я и солгал, вы бы об этом все равно узнали. Но мне хотелось бы выслушать вашу точку зрения.

– Зачем?

Джаг тщательно обдумал свой ответ.

– Чтобы соблюсти справедливость, наверное.

Старый волшебник нахмурился и недовольно подергал себя за бороду.

– Ты прямо как Вик. Вы оба считаете, что мир должен быть справедливым.

– Нет, – сказал двеллер решительно, – я так не думаю. Я много лет провел, махая киркой в гоблинской шахте. И научился тому, что мир уничтожит тебя, как только ты перестанешь внимательно следить за происходящим.

– В таком случае мы сходимся во взглядах.

– Но я хочу быть справедливым, – продолжал Джаг.

Он с трудом заставил себя посмотреть в глаза волшебнику, чувствуя укол страха. Двеллеру хотелось не обмениваться с Крафом гневными взглядами, а бежать куда глаза глядят.

– Может, мир и несправедлив, но я хочу быть справедливым. – Голос Джага дрогнул от грусти, но он заставил себя продолжить: – Я всегда уважал вас, Краф. Может, вы мне не всегда нравились и далеко не всегда нравилось то, что вы делали, говорили и как вы это говорили, но я всегда вас уважал.

– До сегодняшнего дня?

Двеллер не ответил.

Глаза волшебника недобро блеснули, но он быстро справился с собой, уставившись на очередное кольцо дыма, выпущенное им из трубки. Молчание затягивалось; обоим собеседникам было явно не по себе.

– Я не стремлюсь к тому, чтобы так просто от всего этого отказаться, – произнес наконец Джаг, зная, что старый волшебник ни в жизнь не прервет первым затянувшуюся паузу. – Мудрее Великого магистра я никого не знаю. Он в вас верит. Из уважения к нему я тоже буду в вас верить.

– И твоей вере не помешает даже то, что ты видел древнее чудовище, называвшее меня по имени, и столько секретов выплыло наружу?

– Даже то, что вы убили ту женщину, Ладамаэ.

– Ее надо было уничтожить. Она бы тебя живым не выпустила.

– Но вы же меня освободили.

– Она бы снова тебя поймала и на этот раз непременно бы прикончила. Или начала бы охотиться за кораблем. Я не мог этого допустить.

– Если дело обстояло именно так, действительно не могли, наверное.

Краф поерзал, усаживаясь поудобнее.

– Несмотря на твои весьма благородные намерения, подмастерье, после того как ты сейчас меня выслушаешь, возможно, недоверие в твоей душе все же перевесит желание поддержать учителя в его вере в меня.

– Сначала, – сказал двеллер, – я должен это услышать.

– Ладно. Но мне тоже придется кое о чем тебя спросить.

Джаг вопросительно взглянул на собеседника.

– Ты помнишь, как рассказал мне о том, что заставило тебя покинуть Хранилище Всех Известных Знаний, и о том, что ты так и не удосужился поговорить об этом с Виком?

Воспоминание укололо двеллера и снова заставило его почувствовать себя виноватым. Вот куда волшебник клонит, подумал Джаг. Мол, мы оба подвели Великого магистра. Усилием воли он взял себя в руки.

– Помню, разумеется.

– Ты покинул Библиотеку, ты уходил оттуда уже во второй раз и так и не удосужился объяснить Вику, по какой причине.

– Это ни к чему бы не привело. Великий магистр просто меня бы не понял. Я пришел к выводу, что книгам пора вернуться в мир. Библиотека должна была хранить их на острове только до тех пор, пока существованию мира угрожали гоблины. Этому положен конец. Во всяком случае, настолько, насколько это возможно, учитывая, что люди, гномы, эльфы и даже двеллеры не научились пока по-настоящему объединять свои силы. Что станет возможно только тогда, когда они научатся общаться. И книги должны этому помочь. Быстро пересекать большие расстояния и общаться лицом к лицу не получается, из чего следует, что для этого потребуются общие знания – и много лет. Тогда можно будет увидеть, что все мечтают об одном и том же. Великий магистр понимать этого не хотел.

Джаг уже говорил нечто схожее Крафу вскоре после уничтожения Библиотеки.

Волшебник кивнул.

– Да, Вик бы тебя действительно не понял. Я ведь при том нашем разговоре не подвергал сомнению твою правоту. Он слишком любил Библиотеку. Вик до сих пор ее любит, несмотря на то что она разрушена. Но ты все равно мог бы сказать ему о том, что думаешь. Тогда бы он хоть знал причину, по которой ты во второй раз покидаешь Хранилище Всех Известных Знаний.

– Возможно. Вы тоже должны были бы сказать ему правду про Книгу Времени, – заметил двеллер.

Краф прислонился спиной к перилам и посмотрел в небо.

– Когда я был молод, так давно, что сейчас мне кажется невообразимо долгим прошедшее с тех пор время, я стремился к власти. – Волшебник остановился и покачал головой. – Нет, точнее будет сказать, что я жаждал власти. Я жил ради нее и убивал ради нее. – Он посмотрел на Джага и невесело улыбнулся. – Другие люди и их мечты меня не особо заботили. Если я мог их запугать, принудить силой или, если не получится иначе, убить, все остальное не имело значения. Наверное, я был не очень хорошим человеком. Возможно, даже злодеем. Я был молод и обладал могуществом, подобное без труда затмевает разум.

Он набил трубку и добавил уже несколько мягче:

– Тогда я любил одну девушку. Она была очень красива…

– Ладамаэ, – не удержался Джаг.

И тут же прикусил язык: ни к чему раздражать старика, ведь ему нужно как можно точнее выяснить все факты.

– Да, – кивнул Краф, – ее звали Ладамаэ. Но она связала тогда свою жизнь с Мефоссом, и я мог только мечтать о ней. – Он пососал черенок трубки, раздувая в ней пламя. – Мы достаточно часто сталкивались друг с другом, потому что не раз охотились за одними и теми же предметами. Постепенно мы научились друг другу доверять и стали друзьями. И с Мефоссом я тоже подружился. Не то чтобы он был мне очень близким другом, но все же другом, во всяком случае, как понимают это молодые. У нас были общие интересы, устремления и примерно равные возможности.

– А два дня назад вы убили их обоих.

– Это так, но тогда, в далеком прошлом, повторяю, мы были друзьями. Потом появились другие искатели приключений со схожими интересами, и постепенно наш круг стал довольно обширным. – Краф пожал плечами. – Наверное, тогда мы представляли собой зло. Нас было слишком много, чтобы нас можно было остановить, и мы были слишком сильны.

– И все были волшебниками?

– Не все, но большая часть. Остальные являлись колдунами и оборотнями. Мы захватывали империи, рассеивали с помощью магии целые армии и безжалостно убивали любого, кто осмеливался нам противостоять. Я был твердо намерен узнать о магии все, что возможно. Другие… ну, большинство из нас только и стремились к тому, чтобы заниматься тем, чем мы занимались, уничтожая тех, кто им не нравился или просто имел неосторожность продемонстрировать к ним неприязнь.