Новые волны - Кевин Нгуен

– Если мы позволим себе читать личные сообщения пользователей, то перестанем отличаться от остальных сервисов, – возразил Брэндон.

– Мы не будем читать отдельные сообщения. Мы напишем программу, которая позволит нам анализировать массив сообщений. Конфиденциальность переписки ни одного пользователя не будет нарушена.

– Но программу пишет человек. – Брэндон указал на Тома, едва видного за монитором. – Эта идея безумна. Ты безумен. Нельзя говорить, что мы защищаем конфиденциальность пользователя, если у нас есть возможность видеть личную переписку, даже если это всего лишь код. Эмиль, это неэтично.

– Этично? Ты считаешь, что создание платформы, не способной защищить пользователей, более этично, чем легкая модерация поведения людей?

– Нет, если мы нарушим конфиденциальность пользователей!

Как и все разногласия между рассерженными мужчинами на рабочем месте, спор пошел по кругу, потом перекинулся на личности, потом вошел в пике. Ни один не хотел менять свое мнение, и в итоге Брэндон просто напомнил, что он главный. Его завершающий аргумент: на случай потенциальных проблем компании с законом будет лучше, если не окажется никаких улик. Меньше всего хотелось бы, чтобы данные «Фантома» использовались в судебном процессе против него самого. Нет доказательств – значит, ничего не было. Они разошлись, разозленные. Оба кипели от ярости, словно их лишили самой большой ценности в жизни, а они ничего не могли с этим поделать. Я счел представление уморительным.

Очень скоро опасения Эмиля распространились за пределы компании. В выходные в новостях показали сюжет об ученике старших классов в окрестностях Орландо, которого страшно травили. В репортаже, транслировавшемся по местному каналу, «Фантом» был обвинен в пособничестве травле.

Все сотрудники «Фантома» – все шестнадцать человек – столпились вокруг компьютера Эмиля, чтобы посмотреть сюжет. Он начался со второсортного видео – показывали занятия школьников в компьютерном классе, а голос репортера за кадром вопрошал: «Вы в курсе, какие сообщения отправляют ваши дети? Они могут травить своих одноклассников. Или еще хуже: могут сами стать жертвой травли».

И дальше по нарастающей. Журналистка берет интервью у родителей, спрашивает, знают ли те, чем заняты их дети, когда сидят в компьютере. Ни один человек не смог дать четкого ответа. Журналистка не миндальничала, вовсю давила на родительские страхи по поводу того, чем их дети могут заниматься в интернете.

В конце сюжета возник Брэндон, защищающий «Фантом». Никогда таким его не видел. Обычно уверенный в себе и красноречивый, сейчас он выглядел растерянным. Он запинался, отвечал туманно, задавал неуклюжие вопросы-увертки. Наконец репортер спросила:

– Какие обязательства вы готовы взять на себя, чтобы побороть проблему травли через свой сервис?

– В «Фантоме» мы стремимся пресекать травлю, делаем все, что можем, – ответил Брэндон.

– Но что это значит?

У Брэндона, похоже, в запасе имелись только пустопорожние ответы:

– Мы делаем все, что в наших силах, относимся к этой проблеме всерьез.

Журналистка продолжала напирать, тень насмешки мелькнула в уголках ее губ, когда она поняла, что способна нанести смертельный удар.

– Вы не говорите ничего определенного.

– Нет, мы…

– Приведите хоть один конкретный шаг, который вы предпримете, чтобы очистить свой сервис от травли.

Я поразился внезапной резкости Брэндона. Он словно решился использовать ядерное оружие.

– Мы заботимся о безопасности наших пользователей, поэтому начнем отслеживать сообщения в «Фантоме» на предмет неуместных высказываний.

Сюжет закончился, и мы все понимали, что это означает. Эмиль победил. Теперь мы станем сохранять сообщения пользователей. В «Фантоме» больше ничего не исчезнет.

Джилл оказалась выше, чем я ожидал, хотя я и не знал, чего ждать, поскольку видел лишь крошечное черно-белое фото автора на обложке книги. Оно напоминало аватар в Сети – маленькая квадратная картинка, призванная показать, что это реальная личность.

Джилл была высокой, почти метр восемьдесят. Она слегка сутулилась, как человек, который все время помнит о своем росте. У нее были темно-каштановые волосы до плеч, едва заметные веснушки, белая, чистая кожа.

Мы обменялись любезностями. Рад тебя видеть. Как твой день? Давай не станем упоминать о том, что мы встретились в этом баре, потому что наша общая подруга погибла.

– Я собираюсь взять пиво. Тебя угостить чем-нибудь?

– Просто воды, – ответила Джилл. – Я вообще-то не пью.

Это я предложил Джилл встретиться в баре – мне, болвану, даже в голову не пришло, что незнакомка может оказаться трезвенницей.

– Мне стоило спросить. Честно, я тоже пытаюсь бросить. Можем пойти в кофейню, если хочешь.

– Все хорошо. Правда. И сомневаюсь, что поблизости есть открытая кофейня, уже девять вечера.

Я заказал пиво и воду и вернулся за столик.

– Честно говоря, я никогда прежде не была в этом баре, – сказала Джилл. – Как видишь, я редко хожу в такие места. Я выбрала этот, потому что он близко к моему дому. Не ожидала, что он окажется… в стиле гранж.

Она взмахнула рукой, иронически указывая на декор, будто преподносила приз на викторине. Бар был стилизован под забегаловку, потрепанную временем, чтобы верхушка бруклинского среднего класса чувствовала себя более непринужденно. Повсюду грязь. Пол липкий, поролон торчал из потрескавшейся обивки барных стульев, жвачка бугрилась по краям всех столов. Мы с Джилл были единственными посетителями. Может, просто еще рано.

И тут она сказала:

– Когда ты послал мне фото Марго, признаюсь, я была поражена. Не думала, что она черная.

– Ну, наши отношения с Марго полностью основывались на ее мировоззрении – с позиции черной женщины, – ответил я. Я был поражен своими словами, произнесенными почти самодовольно. Отчасти я хотел показать, что знал Марго лучше.

– Мы часто говорили о личном, но никогда – о расе, – продолжила Марго. – Просто не всплывало.

– И ты считала, что она белая?

– Да. Это паршиво?

– Нет. Просто…

Джилл смолкла. Может, чувствовала себя виноватой. Белые часто чувствуют вину. Она собралась и снова заговорила:

– В романах ты описываешь своих героев – как они выглядят. И решение, упоминать ли их расу, ты принимаешь осознанно. Черные они? Азиаты? Латиноамериканцы? Белые?

– И если об этом не упомянуть, читатели решат, что герой – белый.

– Верно. И с этим приходится считаться. Но еще, если не упоминаешь, как выглядит человек, ты позволяешь читателю решать.

– Например, я мог предположить, что семья в «Современных взрослых» – азиаты?