Лев Троцкий. Революционер. 1879–1917 - Юрий Фельштинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Судьбы ссыльных складывались совершенно по-разному. Бывали случаи самоубийства, кое-кто в тоске спивался. Бронштейна, как и некоторых его единомышленников-марксистов, спасали умственная работа, бесконечные споры и дискуссии, публицистическая деятельность. Но как бы то ни было, они пока ещё не стали сухарями-догматиками, хотя именно в этом направлении развивалась ментальность новых марксистов, а оставались молодыми людьми, стремившимися разнообразить свой скучный быт. Большой популярностью у ссыльной молодёжи пользовались спортивные игры, особенно крокет, дававший возможность проявить ловкость, находчивость, собранность, причём «и тут, как всюду и во всём остальном, где ему так или иначе предоставлялся случай проявить свою индивидуальность, Бронштейн органически не переносил соперников… и одержать победу над ним в крокете было самым верным средством приобрести злейшего врага»[164].
Понятно, что Лев сразу же включился в ожесточённые споры ссыльных. Бывший член «Народной воли» Н.Н. Фрейлих рассказывал видному советскому историку и идеологу Е.М. Ярославскому, какое глубокое впечатление на него и других народников произвёл Троцкий в ссылке одним из докладов своей «красочностью, яркостью, истовостью»[165]. Ярославский, ставший затем одержимым сталинским подхалимом, горько сожалел, что в своё время почти восторженно воспроизвёл отдельные этапы революционного пути Троцкого. Очевидно, с полным основанием Ярославский полагал, что этого факта при первом удобном случае Сталину будет достаточно, чтобы объявить его «врагом народа» и жестоко с ним расправиться. Однако в годы чисток Ярославского не тронули.
Именно в Верхоленске Лев стал овладевать квалификацией профессионального журналиста. С тревогой и неуверенностью он послал первые свои корреспонденции в выходившую в Иркутске ещё с 1882 г. газету «Восточное обозрение». Это было провинциальное, но довольно солидное издание, основанное писателем, историком, путешественником и краеведом Н.М. Ядринцевым, в котором сотрудничали легальные народники и легальные марксисты.
«Восточное обозрение» имело очень небольшой штат постоянных сотрудников, но это были люди, чьи статьи удовлетворяли высоким требованиям газеты. Издателем газеты с 1894 г. был либерал Иван Иванович Попов, бывший революционный народник и даже член ЦК партии «Народная воля», позже примкнувший к кадетам. Основную практическую работу по выпуску газеты проводил секретарь редакции B.C. Ефремов, также бывший революционный народник, терпимо относившийся к марксистам. Хотя ссыльным было категорически запрещено публиковаться в прессе, Ефремов шёл на риск, требуя лишь, чтобы они печатались под псевдонимами[166]. Власти нередко делали «предупреждения» газете и даже закрывали её на определённый срок, после чего газета открывалась снова. Она выходила до 1906 г., когда в конце концов издание было запрещено правительством[167].
Троцкий вспоминал, что он был «поддержан редакцией». Действительно, в «Восточном обозрении» одна за другой стали появляться его корреспонденции, а затем и более солидные статьи. Бронштейн начал с материалов деревенской тематики. Подписывать их своим настоящим именем было явно нецелесообразно и по соображениям собственной безопасности перед местными полицейскими властями, и с точки зрения интересов газеты, а возможно, ещё потому, что в Восточной Сибири нежелательно было подписывать статьи еврейской фамилией. Наудачу раскрыв итальянский словарь, Лев обнаружил там вполне подходящий, с его точки зрения, термин — antidoto (противоядие) и, слегка переиначив его, превратился в Антида Ото. Псевдоним Антид Ото станет одним из основных в его публицистической практике на протяжении многих лет.
Первая корреспонденция в «Восточном обозрении» появилась в октябре 1900 г. Называлась она длинно: «Малозаметный, но весьма важный винтик в государственной машине»[168]. Речь здесь шла об элементарной «социальной клеточке» российского государственного строя — сельском обществе, или сельской общине. Используя, в частности, произведения своего любимого писателя Глеба Ивановича Успенского, автор показывал дифференциацию, усложнение функций и внутренних взаимоотношений в этой «клетке» и усиление её взаимодействия со всем общественным организмом.
Но это были общие рассуждения, навеянные тем, что Антид Ото прочитал о деревне Европейской России. В Сибири же земских учреждений не было вообще, а все дела вершились волостными писарями. В корреспонденции приводилась опись «книг» и «дел» этого низового чиновника, показывавшая, что подобные лица не только «заведовали» всеми делами, вплоть до мелочей быта, но были всевластными господами в сибирской деревне, а представляемые деревенским писарем «наполовину фиктивные цифры идут по начальству, подвергаются обработке, ложатся в основу многих официальных и земских статистических обозрений и исследований, которые составляют в свою очередь предмет ожесточённой полемики отечественных публицистов»[169].
Бронштейн продолжал ту же тему земства и в следующей корреспонденции[170]. Теперь он высказывал вполне определённое мнение, что введение в Сибири земских учреждений есть лишь вопрос времени, что земское самоуправление является не измышлением «публицистов непохвального образа мыслей», а категорическим и естественным требованием жизни, что земство является органом необходимым и «займёт подобающее ему место в обороте всероссийской жизни». Автор отмечал, что «бессословность» уже существующих земств является весьма относительной, ибо крестьянское и вообще недворянское представительство в них совершенно незначительно. Высказывалось требование, чтобы двери земских собраний были широко открыты представителям народных масс. «Только в таком случае земское обложение станет самообложением, после чего упрёки по адресу земства в мотовстве и расточительности будут равносильны упрёкам в самообирании…»
Цикл из четырёх статей под общим названием «Обыкновенное деревенское»[171] был посвящён разнообразным больным вопросам сельского быта, непосредственным свидетелем которого являлся автор. Фактически это были корреспонденции с места действия. Здесь рассматривались и «медицинская беспомощность» сибирской деревни, и сельская «тюремка», в которую запирали буянов, психических больных и бесприютных инвалидов. Шла речь об издевательствах безграмотных, озлобленных, пьяных крестьян над своими беспомощными жёнами, которые подвергались свирепым избиениям, о примитивизме церковно-приходской школы, а также, вновь и вновь, о проблемах всесословной волости.