Дальше живут драконы - Александр Афанасьев

обилия доступного, изысканного и недорогого секса отрывались, как могли, имели походно-полевых жен, некоторые и не по одной, не вылезали из борделей, многие болели дурными болезнями. Но капитана никто и никогда не видел с местными женщинами, он никогда не приводил женщин к себе на квартиру, ни доступных, ни относительно недоступных. Мадам Ла он показал фотографию своей жены и объяснил, что очень любит ее и не хочет ей изменять — это было после того, как мадам Ла по сердобольности души активно взялась за устройство личной жизни нелюдимого капитана. Здесь — верность никогда не была в большом почете, но больше мадам Ла устройством личной жизни капитана не занималась.

Официально — работа капитана Воронцова заключалась в том, что он с его коллегами — занимался документированием всевозможных нарушений Парижского договора, а так же осуществлял общенаблюдательные функции. Марионеточное правительство в Тонкине, за которым стояли японцы — заваливало Париж и Гаагу массами жалоб и заявлений с указанием на те или иные зверства, совершенные североамериканскими оккупантами и французскими колонистами в отношении мирного вьетнамского народа. Все эти жалобы — рассматривались и переправлялись по телексу в наблюдательный пункт международной мирной миссии в Хюэ. После чего капитан Воронцов или один из его коллег — по возможности навещали те места или встречались с теми людьми, о которых шла речь в жалобах, и выясняли действительные обстоятельства дела. По возможности — производилось документирование событий путем фото или видеосъемки[34]. После чего писался отчет и отправлялся адресату — тому, кто прислал запрос. Иногда это была Парижская контрольная комиссия, организованная в соответствии с условиями мирного договора, иногда — Лига Наций, иногда — Гаагский международный трибунал[35], в котором была создана палата по рассмотрению военных преступлений и преступлений против человечности. За более чем десять лет существования она рассмотрела дела в отношении только двух обвиняемых. При этом — по состоянию на шестьдесят восьмой год число только убитых в Индокитае всеми сторонами конфликта приближалось к миллиону человек. И всем участкам конфликта было понятно, что вряд ли кто-то понесет за это должную ответственность.

Поэтому, убивали без страха…

Рабочее место капитана Воронцова располагалось в одном из зданий европейского квартала Хюэ. Вообще, Хюэ делился на три больших района. На северном берегу реки, делившей город пополам, расположена была королевская резиденция — Цитадель и весь район, который вырос вокруг нее — так же назывался Цитаделью. На южном берегу были два района: район Жихой считался вьетнамским, и там жили те, кто не жил в Королевской резиденции или рядом с ней, а район теперь называемый Саут-Сайд — считался европейским, и там жили как француз, так и американцы. До того, как все это началось — французов в городе было на удивление немного, они в основном располагались на виллах и в поместьях, разбросанных по окрестностям города, по домам, построенным на берегах многочисленных рек. Китайцев — китайцы тут испокон века занимались торговлей — в городе было больше, чем французов, номинально считавшихся хозяевами этой страны. Сейчас — жить в сельской местности было небезопасно, если у тебя не было узких как щелочки глаз и «правильного» цвета кожи. Так что французов в городе было полно, те, кто жил в роскошных поместьях теперь ютились в снимаемых комнатах, те, кто не считал денег теперь зарабатывали, чем придется, те, кто не следил за временем — теперь считали часы. Все потеряли нравственные ориентиры, забыли законы Божьи, потеряли веру в справедливость и разумность миропорядка, искали везде врагов, они были ожесточены, озлоблены на неблагодарный вьетнамский народ, в городе действовало несколько тайных обществ и откровенных банд бывших колонизаторов. И если раньше они насильно обращали вьетнамцев в католицизм, думая, что это поможет им стать нормальными людьми — то теперь они их просто убивали. Чем меньше крестьян, тем меньше потенциальных врагов и агентов Вьетконга. Вьетконг — тоже не отставал — в городе гремели взрывы, бомбы в кафе, где собирались европейцы — бросали даже дети. Кровавое колесо сильно затянувшейся войны — вращалось неспешно, перемалывая в кровавую кашу народы — и конца этому видно не было…

Утром — капитан проснулся как обычно рано. Он включил фонарь типа «летучая мышь» и побрился — свет был не всегда, обычно тогда, когда партизанам не приходило в голову взорвать опоры линии электропередач. Сейчас его не было. Многие из его коллег уступали климату и общей тяжелой и давящей, мешающей действовать атмосфере, запускали себя, переставали бриться, гладить одежду, кто-то даже не мылся. Но капитан держал себя в руках, так как был потомственным дворянином и представляя здесь Россию.

Побрившись — его единственной уступкой была автоматическая бритва, заводимая пружиной — он побрызгал на себя одеколоном, после чего сел за стол, завтракать. В отличие от многих своих коллег — он редко ходил в кафе, здесь очень доступные и готовил себе сам. Поскольку, с электричеством были проблемы, и на мясо полагаться было нельзя — он завтракал лепешками и кашей, которую сварил сам еще вчера и часть оставил на утро. Мясо он видел, только когда через русскую миссию присылали несколько палок колбасы — к сегодняшнему дню колбаса у него кончилась. И да, если колбасу присылали, ее надо было съесть в тот же день, иначе она портилась, даже сухая копченая.

Позавтракав, он помыл посуду — если этого не делать, привлечешь насекомых и крыс — после чего он окончательно оделся. Засунул в полицейскую кобуру Кольт-1911, который полагался ему по должности как военному наблюдателю и проверил Скорпион-61, небольшой пистолет пулемет, который он носил в пухлом саквояже, вместе с заряженным фотоаппаратом, письменным прибором, диктофоном и пачкой бумаги в водонепроницаемой упаковке для составления опросов и протоколов. С тяжелым саквояжем — капитан спустился вниз, к машине…

Улица — встретила его тяжелой, несмотря на ранее утро духотой, влажностью, которая создавала на коже омерзительную пленку, отчего постоянно хотелось вытереться, и любой костюм или форма за месяц превращались в вонючую тряпку, запахами воловьего дерьма, сырости, бамбука, дыма, несвежего мяса и чего-то еще, что капитан не мог определить. Узенькая улица была полна грязи, роились мухи, жужжали и стрекотали мотороллеры и пяо, трехколесные грузовички на основе все тех же мотороллеров, на которых держалась вся торговля, потому что ни один грузовик или пикап, даже на основе легковой машины — в улочки старого города протиснуться не смог бы. Везде висели плакаты, написанные на вьетнамском французском и английском, преобладала политическая агитация и реклама различных фильмов. Вьетнамцы