Тверской Баскак. Том Второй - Дмитрий Анатолиевич Емельянов

битигчи Великого хана Угедея должен встречать конязь города.

«Вот значит, в чем причина его молчания! Обиделся!» — Расплываюсь самой радушной улыбкой и подкладываю монголу еще кусок баранины.

— Конечно, должен! — Говорю, как и мой гость на кераитском диалекте. — Но вот беда, приболел наш малолетний князь. Ребенок ведь еще совсем, слаб здоровьем! А так очень он хотел встретить такого славного и известного бек битигчи.

Несу всякую хрень, ведь не расскажешь же, что гордый Рюрикович не пожелал говорить с дословно «каким-то вонючим степняком». Уговаривать Ярослава я не стал, некогда было. Князья русские еще не пуганы, как следует, еще не раскусили в полной мере, в какое дерьмо они вляпались и что такое монгольский вассалитет. Мне кажется, что только с казнью в Орде Черниговского князя Михаила Всеволодовича князья по-настоящему осознают, что они теперь не свободные и гордые правители, а всего лишь подневольные данники, и жизнь любого из них зависит от капризов далекого монгольского хана.

Монгол кривит тонкие бесцветные губы в усмешке.

— Если конязь слаб здоровьем, то чего ты ждешь… — Утерев рот рукавом халата, он громко заржал. — Бери власть в свои руки, консул! Ты то здоров!

Заливаясь, он тыкнул в мою сторону бараньей костью, а я скромно развожу руками.

— Не могу, бек Ярмага, я не князь по роду, я лишь избранный чиновник. Мой удел служить великим правителям.

Мой намек монгол понял и одобрил.

— Это правильно, консул, все должно быть по закону.

Он благосклонно зыркнул в мою сторону, а я подал знак прислуге, мол наливайте. Выскочивший парень в длинной белой рубахе налил Ярмаге и двум его подручным по полному серебряному кубку крепкой брусничной настойки.

Подняв свой, предлагаю выпить за здоровье Великого хана Угедея. За здоровье хана требуется пить до дна, и я смотрю, как, давясь с непривычки, монголы глотают сладкую тридцатиградусную жидкость.

Я где-то читал, что монголоидная раса более склонна к алкоголизму, чем остальные, поэтому мол европейцы так легко споили североамериканских индейцев. На это у меня большая надежда, и улыбаясь во всю ширь, я задорно спрашиваю.

— Ну как вам моя настойка? Хороша⁈

Я знаю, сам настаивал ее на чистейшем перваче. Сладкая на вкус она пьется легко и приятно, но очень коварна. Пара-тройка таких кубков, и я уверен, мои гости поплывут.

Ярмага, причмокнув, облизал сладкие губы и поставил на стол кубок.

— Сладкая! — Прищурив и без того узкие глаза, он глянул на меня. — Вкусная! Умеют у тебя делать.

В ответ, излучая хлебосольство и радость, я призываю их не стесняться.

— Кушайте, гости дорогие! Сегодня уж отдохнете с дороги, а завтра за работу. Поедем вместе, все покажу, все перепишем. Чтобы порядок во всем был.

Я непрестанно несу все, что придет в голову, монголы, не уставая, жуют, а служка наполняет бокалы.

— Чтобы Великий хан жил долго и счастливо! — Поднимаю свой кубок, в отличие от монгольских наполовину разбавленный водой и вновь предлагаю всем выпить.

Монголы азартно вливают в себя настойку, и все закручивается по новой. С третьего кубка мои гости уже смотрят совсем осоловевшими глазами и несут такую дичь, что даже я не могу понять ни слова.

Улавливаю агрессивные нотки в пьяном голосе Ярмаги и, не дожидаясь служки, наливаю ему сам.

«Надо поторопиться, — щелкает у меня в голове, — пока не разодрались спьяну. Синяки и ссадины мне не нужны».

Ярмага выпивает бокал залпом и, уставясь на меня красными глазами, хватается за саблю.

— Зарублю, демон! — Вскочив, рычит он, пуская слюни.

Быстро обхватываю его, не давая ему вытащить оружия, и смеюсь в ответ на хихиканье двух остальных монгол.

— Какой демон⁈ Где ты демона-то увидел! — Чуть толкаю главного баскака назад, и тот, валясь обратно на скамью, тут же вырубается.

Запрокинув голову, Ярмага раскинулся на лавке. Короткие, пухлые ручки разлетелись в стороны, как кротовьи лапки, а разинутый рот мгновенно издал заливистый храп. Его сотоварищей это ничуть не смутило, и они, пьяно смеясь, закричали.

— Наливай! Наливай еще, консул!

Последняя чаша валит и этих монгол на пол, а я наконец-то снимаю с лица осточертевшую улыбку.

«Интересно, сколько я смогу это свинство вытерпеть⁈ — Выдыхаю скопившуюся злость и ругаюсь на самого себя. — Сколько надо, столько и будешь, пока не сможешь выгнать их на хрен с Русской земли!»

Обернувшись, показываю слугам.

— Этих перенести и аккуратно уложить. — Найдя взглядом старшего, уточняю. — Не раздевать и человека с тазиком оставить следить за ними, чтобы блевотиной своей не захлебнулись случайно.

Раздав указания, выхожу на крыльцо и окидываю взглядом площадь. Теперь она больше похожа на кочевую стоянку кочевников. Повсюду уже выросшие юрты, жующие сено лошади, орущие верблюды и разбросанные кучи навоза.

Посредине площади большой костер, и оттуда тянет подгоревшей бараниной и слышатся пьяные крики.

Чувствую, как за спиной появился Калида, и слышу его негромкий голос.

— Все сделали, как ты сказал. Площадь оцепили, никого не впускаем и не выпускаем. Этим, — он кивнул в сторону зазвучавшей заунывной песни, — выкатили два бочонка, из тех что ты выдал. Вон теперь веселятся.

Чуть усмехнувшись, оборачиваюсь к нему.

— Пойдем посмотрим, чем там наши гости занимаются!

Идем мимо выстроившихся юрт и валяющихся пьяных тел прямиком к костру. Там еще сидят человек пять из самых стойких и воют что-то унылое и тягучее на Урянхатском наречии.

Присаживаюсь рядом и говорю на том же самом диалекте.

— Хорошая песня!

Несколько пар мутных и удивленных глаз сразу же уставились на меня.

— Откуда ты, урус, наш язык заешь.

Оставляю вопрос без ответа и радостно восклицаю.

— За хорошую песню надо выпить! — Жестом показываю Калиде — налей всем и, видя, что двое из пяти отреагировали как-то вяло, добавляю. — За хорошую песню и здоровье Великого хана Угедея!

Вот теперь уже все подставили посуду, и Калида, не скупясь, налил в каждую протянутую тару.

Выпили, снова повыли на урянхатском, еще выпили. После этого петь уже больше никто не смог, и не осталось ни одного монгола, способного стоять на ногах.

Мне уже тоже стало нехорошо от всего выпитого и съеденного, так что я вздохнул с облегчением.

— Ну наконец-то!

Поднявшись на ноги, обвожу рукой царящее вокруг непотребство и говорю Калиде и подошедшему Куранбасе.

— Это все вынести из города! Устройте им лагерь на берегу, в том месте, что я вам показывал. Монголов разоружить, но никого не трогать. Не бить и не обижать, а обеспечить их всем необходимым, пусть спят, едят, делают что хотят! Но из лагеря никого не выпускать. — Помолчав, показываю на бутылку в руках Калиды. — И чтобы этого пойла у них было всегда в избытке.

Часть 1

Глава 12

Для братков из девяностых встреча дорогих гостей всегда стояла на трех китах: бухло, сауна, девочки! Полностью беру на вооружение такой подход.

Едва Ярмага начал подавать признаки жизни, я уже рядом.

— Вот прими, уважаемый бек битакчи, чудо лекарство.

Вижу, хреново монголам, голову не поднять. От одного запаха алкоголя воротит, но я умею уговаривать, да и вставать им все-таки надо.

Выпили по чарке, сразу взбодрились. Охотничий блеск в глазах появился, и Ярмага тычет мне в грудь пальцем.

— Сегодня, консул, начнем народец в Твери переписывать.

— Хорошо! — Соглашаюсь, но тут же сомнение закладываю. — Народец-то из Твери не сбежит, а вот те мастерские да хутора, что за Волгой, могут так спрятать, что и не найти.

Баскак недоверчиво смотрит на меня своими заплывшим глазками. Хитрый, опытный лис чувствует подвох, но не может понять, в чем он. Где зарыта причина, по которой я им помогаю.

«Ничего, ничего, — издевательски шепчу про себя, — не переживай, скоро поймешь!»

Подумав, он все же соглашается.

— Хорошо, поехали за Волгу.

Собрались, вышли на крыльцо. Глянув на площадь и увидев лишь чистый свежевыпавший снег, Ярмага нервно кинулся ко мне.

— Где мои люди⁈ Куда дел⁈

— Я⁈ — Изображаю полнейшее недоумение. — Ты же сам их вчера отправил из города! Вышел вот так же на крыльцо и заорал «Пошли вон!».

Смотрю, как монгол пытается хоть что-то вспомнить из вчерашнего дня, и смеюсь в душе. Знаю, напрасный труд! Могу ему что-угодно наплести, у него все-равно в голове полная каша.

Глядя абсолютно честными глазами в лицо баскаку, для убедительности призываю в свидетели еще и Куранбасу с Калидой.

— Вон люди мои не дадут соврать!

Те со стопроцентной уверенностью кивают в знак согласия, и Ярмага,