Город чудес - Роберт Джексон Беннетт

Но он должен сделать хоть что-нибудь. Ему больно просыпаться каждый день и понимать, что он не был рядом с Шарой, когда она нуждалась в нем больше всего. Представить себе, что с ее ребенком случится то же самое… эта идея для него отвратительна.

Потом Сигруд замирает. Прислушивается.

Вокруг тишина, но что-то… не так.

Он бросает взгляд через плечо. Длинная комната тянется позади него, череда масляных ламп болтается на крюках. Он наклоняет голову.

Он почти уверен, что, когда притащил сюда Кхадсе, зажег девять масляных ламп. В южном конце скотобойни он обнаружил огромный чулан с лампами и решил ими воспользоваться. Тем не менее теперь горят только шесть, как будто в дальнем конце комнаты три отчего-то потухли. Но здесь нет никакого сквозняка.

«Масло закончилось? Это странно…»

У него на глазах гаснет самая дальняя лампа. Ни звука, ни шипения, ни дыма. Она просто… исчезает, и остаются всего пять огоньков. И стоит лампе погаснуть, как дальний конец комнаты заполняет непроницаемая тьма.

Затем он слышит шаги. Кто-то идет к нему через длинную, погруженную во мрак комнату. Сигруд прищуривается, приглядывается, но ничего не видит в темноте. Кем бы ни был появившийся, он не пытается скрываться: он идет в быстром, размеренном темпе, словно торопясь на очередную встречу.

Сигруд хватает ранец и вытаскивает пистолет.

— Кто здесь? — говорит он.

Шаги не замедляются.

Гаснет пятая лампа. Стена мрака становится ближе.

Сигруд бросает ранец через плечо, поднимает пистолет и направляет его вдоль длинной узкой комнаты.

— Я буду стрелять, — говорит он.

Шаги не замедляются.

Гаснет четвертая лампа. Тьма становится все ближе.

Он прикидывает по звуку шагов расположение идущего и жмет на спусковой крючок. Грохот выстрела в замкнутом помещении звучит особенно громко. Дульное пламя не разгоняет тьму. И хотя Сигруд стреляет в небольшом пространстве, пуля как будто никуда не попадает и никого не пугает — потому что шаги продолжают приближаться.

Гаснет третья лампа. Остаются только две, подвешенные прямо над Сигрудом. Стена тьмы теперь очень близко, как и шаги.

Потом он видит это.

Что-то проникает в полутень, всего лишь в десятке метров от него. Но это… невозможно.

Там, на границе света, тень — тень, которую определенно отбрасывает двуногое существо, идущее к нему. Но Сигруд не видит того, кто ее порождает. Есть свет от лампы, есть тень человеческой фигуры, идущей в его сторону, — но нет человека, чтобы отбрасывать эту тень.

— Чтоб мне провалиться… — говорит дрейлинг.

Шаги замолкают. Тень человеческой фигуры тоже перестает двигаться.

Тишина.

Затем звучит мужской голос, высокий, холодный и ломкий. Кажется, что он исходит не из какого-то определенного места — не из тени человека перед ним, не из стены тьмы за тенью, — но от всех теней в комнате, как будто они одновременно вибрируют, создавая… эти звуки.

Голос произносит:

— Он мертв.

Бросив взгляд через плечо на труп Кхадсе, Сигруд говорит:

— Гм.

— Я его знаю, — продолжает голос. Снова шаги. Гаснет вторая лампа, и тень продвигается по полу, изгибаясь, словно невидимка — кого бы или что бы он собой ни представлял, — обходит оставшуюся лампу по кругу. — Кхадсе, верно? Он был полезным. — Шаги останавливаются, тень замирает на полу, намекая, что невидимый гость стоит прямо над трупом Кхадсе. Голос негромко прибавляет: — Он выполнял приказы. Не задавал вопросов. Ненавижу, когда задают вопросы… Мне всегда кажется, что я обязан ответить.

Долгая тишина. Сигруд гадает, стоит ли ему атаковать, удирать или… сделать что-то еще. Внезапно его переполняет убежденность в том, что он не должен покидать свет. Он сам не знает почему, но чувствует: если пересечь границу тени — которая внезапно кажется такой четкой, такой жесткой, — то обратно он не вернется.

— Я хотел сделать это сам, — говорит голос с намеком на сожаление. — Неразумно, чтобы кто-то разгуливал с таким количеством секретов. Ну что ж…

Опять шаги. Тень человека вертится, пока он обходит лампу по кругу. Потом она падает на труп Кхадсе…

И тот исчезает. Как будто гость своей тенью мимоходом стер Кхадсе из реальности, как тряпкой стирают пятно на оконном стекле.

Сигруд озирается, стоя посреди крошечного островка света, который отбрасывает единственная оставшаяся масляная лампа. «Не покидай свет!»

Мгновение спустя тень исчезает, мигнув.

Сигруд хватается за радиопередатчик свободной рукой — это часть приготовлений на случай, если кто-то попытается устроить ему засаду. «От этого не будет толку здесь, так далеко от входа», — думает он. Отбрасывает эту мысль, гадает, что же делать.

А потом дрейлинг чувствует внезапное внимание, словно вся тьма в комнате повернулась к нему и начала разглядывать.

Во тьме раздается низкий, страшный стон, похожий на звук, с которым высокие деревья медленно колышутся на ветру. Его левую руку внезапно пронзает ужасная боль, как будто шрам наполняется расплавленным свинцом.

Откуда-то из дальнего угла шепотом спрашивают:

— А ты кто такой?

Сигруд опускает пистолет. Он не очень-то понимает, что делать в такой ситуации, — его не готовили к беседам со стеной тьмы, — но, с другой стороны, отвечать на вопросы он умеет.

Дрейлинг инстинктивно прибегает к легенде, которая соответствует документам в его кармане.

— Йенссен, — говорит он.

В ответ тишина.

Потом голос озадаченно повторяет:

— Йенссен?

— Да.

— И… что же вы здесь делаете, господин Йенссен?

— Ищу работу, — решительно отвечает Сигруд. — В ханастане.

На этот раз пауза длится гораздо дольше. Потом справа раздается ритмичное постукивание, как будто змея дергает хвостом. И медленно, очень медленно во тьме проступают… крошечные искорки холодного света, словно ужасно далекие звезды.

— Не уверен, что понимаю смысл происходящего, — негромко произносит голос. — Ты или глуп, или врешь, что тоже довольно глупо. — Потом, приблизившись, он продолжает: — Но ты меня призвал. Ты, или он, или вы оба.

Сигруд смотрит вниз. Круг света медленно сжимается. Дрейлинг самому себе напоминает водяную крысу, которую душит питон.

Голос шепчет:

— Ты работаешь на них? Это они тебя наняли? Скажи мне.

Сигруд понятия не имеет, о ком говорит невидимка, но отвечает:

— Нет. Я один.

— Почему ты убил Кхадсе?

— Потому что… потому что он убил моего друга.