Заложники времени - Ян Мортимер

– Вы когда-нибудь видели chevauchée (шевоше – разорительные рейды по вражеской территории)?

– Мне отлично известно, что такое chevauchée, – ответил каноник.

– Я не об этом спрашиваю, – оборвал его Уильям. – Я спрашиваю, вы когда-нибудь видели это? Вы видели, как пятнадцать тысяч человек маршем прочесывают территорию на восемь-десять миль от авангарда? Мы поджигали каждый дом на своем пути. Каждый амбар, сеновал, птичник и свинарник. Мы убивали всех животных. Люди в ужасе бежали от нас. Если кто-то оставался, то мы убивали всех мужчин и мальчиков старше четырнадцати, а всех женщин и девочек старше двенадцати отдавали солдатам для их удовольствия – даже безобразных старух! И насиловали их не один-два солдата, а десятки. Мы рвали их, как собаки рвут мясо. Остались только церкви. И знаете почему?

– Потому что это священный дом Господа, – ответил мэр.

Уильям покачал головой.

– Потому что с высоких колоколен командиры могли видеть пылающую землю на мили вокруг.

Все замерли. Молчание придавило нас свинцовым грузом.

– Вот такой была война во Франции, великий констебль Бордо.

В глазах каноника блеснула холодная ярость.

– При Азенкуре все было по-другому, – сказал он. – Король Генрих – божественный монарх.

– Откуда тебе знать? Ты был там?

– Нет. Но я читал Gesta Henrici Quinti.

– Судя по латинскому названию, эту книгу написал писец. А если я правильно припоминаю, писцы не участвуют в сражениях. Мужья и работники, пекари и кузнецы, торговцы шерстью и каменщики – такие, как мы, – сражались вместе с рыцарями, королями и дворянами, – Уильям пристально смотрел на каноника. – Если ты гордишься битвой, то должен признать ее суть. А суть любой битвы – сражение. Король Эдуард – величайший воин нашего королевства – устроил множество chevauchée, чтобы заставить армию французского короля атаковать нас. Послать против нас тысячи рыцарей, графов и баннеретов (рыцарей-знаменосцев) на своих боевых конях. Король хотел, чтобы в последний момент, когда все французские рыцари окажутся в двух сотнях футов перед нами, мы перестреляли их. Из своих луков.

Уильям переводил взгляд с одного на другого. Он поднял указательный палец и очень медленно произнес:

– Вы представляете, каково это – стоять и смотреть, как величайшая армия христианского мира надвигается на нас под развевающимися знаменами, ощетинившись острыми копьями? Земля дрожала под копытами двадцати тысяч боевых коней так сильно, что трудно было стоять. Рев стоял оглушающий. А потом ты видел, что острая сталь нацелена тебе в горло. Пробить доспехи и забрала стрелой можно было только со ста ярдов. На таком расстоянии можно было выпустить лишь две стрелы. И обе должны были поразить цель – иначе можно было считать себя мертвецом. Нам было страшно при Креси, но французским рыцарям было куда хуже. Они почти ничего не видели через узкие щели своих забрал. Некоторые добрались до наших рядов – мы видели их воздетые руки… И все это время постоянно раздавались залпы пушек, рибальд и других орудий, gonnes (пищалей)… Взрывы глушили нас, и даже наши собственные лошади пятились в панике и сокрушали лучников. Вот на такой войне были мы с Джоном. Мы не перебирали листы пергамента с буквами и цифрами. Не получали и не передавали приказов. И не говорите, что мы должны стыдиться того, что не знаем названия битвы, которую вел другой король. Война – это священный, славный ужас, когда напуганные люди несут смерть и трагедии другим напуганным мужчинам и женщинам. И я повторяю: суть битвы – сражение и страдание сражения, а не пустая похвальба священников, не державших в руках оружия.

Наступила тишина.

Мастер Лей откашлялся.

– Что ж, все это было очень интересно. По здравом размышлении, полагаю, что я немного поспешил пригласить вас двоих на наш праздничный обед. Такие слова – это верх неприличия…

– Успокойся, мастер Лей, – прервал его каноник. – Эти люди уходят.

– Отец Коллис, я хотел лишь сказать, что верх неприличия требовать чего-то от гостя…

– Или ты выгонишь их, или я пошлю за констеблем, – рявкнул каноник.

Но мастер Лей не замолчал и заговорил еще громче.

– Однако, из уважения к нашему ректору, моему щедрому и великодушному нанимателю, и из величайшего уважения, какое мы все испытываем к его месту в этом мире, я должен потребовать от вас двоих правды – несмотря на то, что вы были моими гостями. Откуда вы пришли и где побывали? Отвечайте правду!

– Ты действительно хочешь знать? – спросил я.

– Очень хочу, – ответил мастер Лей.

– Мастер Лей, – вмешался каноник, – я хочу увидеть этих воров болтающимися на виселице!

Я повернулся к мастеру Лею и заговорил, обращаясь к нему одному, хотя меня слышали все. Я рассказал ему об ужасной чуме, косившей людей в наши времена, о том, как мы нашли двух мертвецов на дороге, а рядом с ними плачущего младенца. Рассказал о своей попытке спасти дитя. Я рассказал о голосе, который говорил со мной на крыше собора той ночью, о том, что мне отпущено лишь шесть дней, чтобы спасти свою душу. Я сказал, что в тот момент ничего не понял, что мы с Уильямом направились домой, не ведая о своей болезни, но, поняв, что мы заражены чумой, мы стали молиться. Я не стал говорить про Скорхилл, рассказал лишь, что нам ответил ангел, который сказал, что мы сможем прожить по одному дню из шести оставшихся в каждом веке.

– Ответ на твой вопрос, откуда мы пришли, прост. Мы родились в этом приходе. Но, хотя это наш дом, мы не чувствуем себя дома. Дом – это не место, но время.

Мастер Лей переводил взгляд с меня на Уильяма. Он был мрачен. Мэр опустил глаза в пол. Каноник смотрел в сторону, не обращая на меня никакого внимания, словно я был одним из «спутников Сатаны». Отец Парлебен был суров.

– Ты закончил свои басни? – спросил он. – Я сам позову констебля.

Но мастер Лей ему не позволил.

– Нет, отец Парлебен. Я этого не позволю и не допущу. Это истинное чудо!

– Ха! Чудо! – хмыкнул каноник. – Деревенские суеверия!

– Ты вправе сомневаться, кузен Уолтер, – спокойно ответил ему мастер Лей. – Но в мире множество чудес, которые неподвластны нашему разуму. Мы читаем о них в Библии и на страницах трудов самых просвещенных людей мира. Ты же образованный человек, ты читал труды Роджера Бэкона… Он пишет о машинах с крыльями, которые будут бить по воздуху, и человек сможет летать на них, как птица. Он пишет о доспехах, которые позволят человеку путешествовать по дну морскому, не боясь утонуть, о мостах через великие ущелья, не имеющих никаких опор… Если, как пишет брат Бэкон, такое возможно, то почему бы людям не путешествовать во времени? Брат Бэкон пишет также о колесницах, которые смогут двигаться с невероятнейшей скоростью без помощи животных, об огромных кораблях, которые за несколько дней смогут пересекать моря, а управлять ими будет один человек. Можно сказать, что все это выдумки старого монаха, слишком увлекшегося предсказанием будущего, но ведь именно этот монах придумал ранее невиданные вещи, как, например, твои очки, без которых ты многого не смог бы различить.