На исходе ночи - Алексей Калугин

– Я бы не отказался от бутылочки светлого бальке, сестра, – сказал ка-митар так, будто Мейт уже предложила ему выбрать что-нибудь на свой вкус.

– С чего ты взял, что у меня есть бальке? – удивленно приподняла бровь Ут-Харт.

Дело в том, что у нее в холодильнике действительно стояли две бутылки бальке.

– Я неплохо разбираюсь в людях, – улыбнулся не без гордости святоша. – Когда каждый малый цикл встречаешь не меньше сотни человек, зачастую совершенно не похожих друг на друга, и каждому ты должен сделать предложение, от которого он не смог бы отказаться… – кисть левой руки ка-митара легко взлетела вверх и снова упала, – разве нужно еще что-то говорить?

– Что же во мне особенного? – поинтересовалась Мейт.

– В каком смысле? – не понял ка-митар.

– Как ты догадался, что у меня есть бальке?

– Я только сделал предположение. – Святоша слегка пожал плечами. – Хотя, – ка-митар чуть-чуть прищурился, склонил голову к плечу и взглянул на хозяйку совершенно по-новому – оценивающе, – наверное, все дело в твоих волосах.

Мейт подцепила двумя пальцами длинную рыжую прядь и с интересом посмотрела на нее.

– Что в них особенного?

– Ну, во-первых, цвет. Думаю, я не ошибусь, если скажу, что ты родилась уже Ночью. А значит, волосы у тебя должны быть очень светлые, почти бесцветные. Однако ты демонстративно выкрасила их в совершенно непопулярный рыжий цвет. Во-вторых, прическа у тебя немодная. Опять-таки демонстративно немодная. Если бы у тебя не было времени заниматься прической, ты бы по крайней мере сделала короткую стрижку. Вместо этого ты отпустила волосы ниже плеч и просто расчесываешь их на прямой пробор. Смею предположить, что и одежда у тебя такая же вопиюще немодная. Ты намеренно стараешься дистанцироваться от своих сверстников. Вопрос – почему?

Ка-митар сделал паузу, словно ждал, что Мейт сама ответит на вопрос.

– Почему же? – спросила девушка.

Ка-митар едва заметно улыбнулся – хозяйке удалось сохранить невозмутимо-беспечное выражение лица, вот только голос ее выдал. Прозвучи он чуть легче, не столь безразлично, и святоша решил бы, что ошибся в своих выводах.

– Я совсем не знаю тебя, сестра, а потому любое мое предположение будет не более чем спекуляцией. – Почувствовав, что слова его могут спровоцировать хозяйку на то, чтобы отпустить очередное язвительное замечание, ка-митар быстро добавил: – И все же я рискну высказать догадку. Скорее всего она окажется неверной…

Ка-митар посмотрел на Мейт, как будто спрашивал, стоит ли продолжать?

– Ну-ну, – подбодрила его Ут-Харт.

– Возможно, не так давно в твоей жизни случилась какая-то беда. Быть может, ты потеряла кого-то из близких?

– При чем тут бальке? – тут же увела разговор в сторону Мейт.

А ка-митар все отлично понял.

– Молодые девушки предпочитают сладкие ликеры, – с улыбкой ответил святоша.

– А слуги Ше-Шеоловы попивают бальке, – съязвила-таки Мейт.

– Вообще-то высшие иерархи культа Ше-Шеола не одобряют употребление ка-митарами даже легких алкогольных напитков. – Святоша весьма двусмысленно поскреб ногтем висок. – Но я добросовестно и не единожды проштудировал священную книгу То-Кабра, а также изучал не входящие в канонический текст апокрифы. Ше-Шеол дважды – в главах «Первоприход» и «Буквы» – говорит о том, что брог дурманит разум и делает человека похожим на скотину безмозглую. Но при этом он ни слова!… – Ка-митар с просветленным видом вознес к потолку троеперстие. – Ни слова не сказал в осуждение бальке и тех, кто его употребляет. Напротив, как свидетельствует Ше-Мрок в главе «Новый Приход», Ше-Шеол и сам не отказался от стаканчика холодного бальке в жаркий день, который поднесла ему сестра несчастного пастуха после того, как святой старец изгнал из ее брата демонов Хоп-Стаха. Ты, конечно, помнишь этот эпизод, сестра?

Вопрос был вовсе не с тем, чтобы подловить собеседницу на незнании То-Кабры, – ка-митар и сам увлекся интересной темой. Но Мейт поняла это так, что пора переходить от слов к делу, и пригласила гостя на кухню.

Пристроившись в уголке между холодильником и краем маленького кухонного столика, ка-митар с благодарностью принял из рук Мейт открытую бутылку бальке. И, сделав глоток из горлышка, блаженно зажмурился, совсем как царк, добравшийся до хозяйской сметаны. Мейт села напротив святоши, поставила вторую бутылку перед собой.

– Ну так что? – посмотрел на девушку ка-митар. – Бальке мы уже обсудили. Какие еще будут темы для разговоров?

– Разве я должна их предлагать? – удивилась Мейт.

– Ты же хозяйка.

– А ты ка-митар.

– Ну и что?

Мейт недоверчиво поджала губы.

– Первый раз вижу ка-митара, который не пытается навязать собеседнику свою тему. Или у тебя это не получается?

– Ну почему же, – с обидой – профессиональная честь задета! – приподнял узкий подбородок святоша. – Если бы я захотел, то за пару минут раскрутил бы тебя на покупку трех цитатников.

– Зачем мне три?

– Один оставишь себе, два других подаришь знакомым.

– Сомневаюсь, – скептически усмехнулась Мейт.

– Напрасно, – всего-то и сказал ка-митар.

И с видом, самоуверенным донельзя, бальке из бутылки глотнул.

– Так чего же ты ждешь? – спросила Ут-Харт.

– Не видишь, что ли? Бальке пью. – Святоша еще раз демонстративно приложился к бутылке. – К тому же я сейчас не на работе.

– Как это? – не поняла Мейт.

– В гостях вроде бы, – ответил ка-митар и замер, ожидая, как отреагирует на такое заявление хозяйка.

Мейт взяла большую кружку и не спеша, по краешку, чтобы не было пены, перелила в нее бальке.

– Зовут-то тебя как, гость дорогой? – вопрос был задан с насмешкой, но без желания обидеть.

– Ири Ше-Рамшо, – представился ка-митар. – Послушник шахана, что в секторе Тар-Кус.

– И давно ты там послушничаешь?

– Да сколько себя помню, – улыбнулся ка-митар. – Я сирота, воспитывался в приюте при шахане. Пел в хоре, помогал толкователям службы проводить. Много чего делал, все при шахане. Так и остался там. Можно сказать, что все решил за меня Ше-Шеол. А можно все списать на обстоятельства и на то, что у меня просто не было выбора.

Ири не помнил Дня, хотя и родился за два больших цикла до заката. Быть может, потому, что воспитанники приюта при шахане большую часть времени проводили в больших холодных сумрачных помещениях, которые служили им одновременно и спальнями, и классами для занятий, и мастерскими, в которых изготовлялись схороники, пересчетки, наклейки с символикой культа, открытки с фотографиями патернального ка-митара и прочих высших иерархов культа. От того времени в памяти Ше-Рамшо остались только неизменно сырые простыни и неприятное ощущение от застывшего на пальцах клея – все равно как кожа шелушится. Помнились еще гнусные ухмылочки старших воспитанников, хотя историй, что рассказывали они малышам, Ше-Рамшо вспомнить не мог. Или же не хотел вспоминать? А вот чувство гадливости осталось. И еще в промозглую, дождливую погоду у Ше-Рамшо жутко ныли суставы пальцев рук. Особенно суставы большого и среднего пальцев левой руки.