Девочка-тайна - Елена Нестерина

А сейчас-то Олечка чем стала хуже? – пронеслась в голове Марины Сергеевны неожиданная мысль. Как-то даже повзрослела, в глазах появилось больше мысли, уже совсем не ребёнок, а взрослая интересная девушка. Но стала хуже, стала – раз подпевала, значит, стала! И подпевала-то она как раз этой самой Гликерии, которая мутит воду, накручивает вокруг себя тумана из тайн и загадок.

И Марина Сергеевна решила начать сначала. Пусть всем будет понятно, что никаких особенных тайн тут наводить не нужно, а демоническую личность из себя строить – и подавно.

– Я почему так много времени уделила вопросу о коллективе, – зашла радикально с другого бока Марина Сергеевна. – Коллектив мы уже давно сложившийся. А Гликерия у нас человек новый. И вы, вы, ребята, ленивые и неинициативные – даже не потрудились узнать, что она за личность, не постарались сделать её своим другом. Вы – равнодушные, вот что. Сейчас я исправлю вашу ошибку. Гликерия, выйди к доске. Выйди, выйди… И расскажи-ка нам о себе. Кто ты и с чем тебя едят.

Соколовой Оле стало неловко за свою учительницу. Шуткой о том, как именно её едят, Гликерию можно было только отвратить от себя.

Но выдержки новенькой было не занимать. Она вышла к доске. И молчала. Качался на фоне чёрной водолазки её серебряный кулон. Бледное детское лицо было спокойным.

Марина Сергеевна уже требовательно сказала «Ну?» из дальнего угла кабинета. Гликерия подняла на неё глаза, которые явно смеялись. Выждала паузу – длинную такую паузу, которая создала повышенную тишину в зрительном зале. И, улыбнувшись уже отчётливее, кивнула:

– Спрашивайте.

Марина Сергеевна чуть не заплакала. Опять – она опять командует ею, взрослым человеком! Вот как ей это удаётся? Приказала, чёрт побери, «спрашивайте»! «Ну так и спрошу! Спрошу!» – решила Марина Сергеевна.

– Ну, тогда расскажи, откуда ты к нам приехала, кто твои родители, чем ты увлекаешься, какое неформальное течение или субкультуру представляешь, какую, например, музыку больше всего любишь.

Гликерия посмотрела на учительницу, почесала нос и ответила:

– Приехала из Москвы, что касается родителей и музыки, то мои родители…

Вздорный клоун Димка Савиных испортил Марине Сергеевне всю малину. Он, как павиан на пальме, запрыгал на стуле и прогоготал:

– Ты, главное, расскажи скорей, что ты за субкультура! Мы про анархо-готов ничего не знаем.

С грустным сожалением взглянув на Димку, Гликерия проговорила:

– А музыку я больше всего люблю классическую.

Просто вот треснуть по черепу этого дурацкого Савиных хотелось! Чтобы не встревал! Ну ведь всё испортил… Марина Сергеевна понимала, что раздражение её перешло границу и теперь нарушает нужную ей, как педагогу, линию поведения. Но остановиться уже не могла.

– Неправда! – воскликнула она и широкими шагами направилась к доске. – Зачем ты выделываешься? Почему ты так себя ведёшь – выпендриваешься, как сказали бы ребята? Не отвечаешь на вопросы, тайны всё какие-то создаёшь. Да ещё и врёшь.

– В смысле – «вру»? – искренне удивилась Гликерия. И даже оживилась.

Марина Сергеевна в сердцах хлопнула ладонью по углу парты:

– Или издеваешься. Как можно любить классическую музыку?

– То есть?..

Марина Сергеевна поняла, что перестаралась. Кровь загорелась под кожей её щёк – лицо запылало. А лицо Гликерии выражало то, что девчонка сейчас просто расхохочется – чего, кстати, никто ещё никогда не видел.

– В смысле, – исправилась Марина Сергеевна, – я имею в виду, как её можно любить в твоём возрасте?!

И тут же бойко, как свойская продвинутая училка, принялась сыпать именами поп– и рок-звёзд, названиями групп – как бы спрашивая: это ты любишь? Или это? А может, это? Нет, нет, опять нет? Это был способ, безотказно проверенный на тысячах примитивных умов. Конечно, он сработал и сейчас: некоторые из сидящих в классе одобрительно захмыкали – во даёт наша Мариночка, смотри-ка: трёт по теме, держится в курсе, просекает фишку. Эти слова лились в уши Марине Сергеевне как бальзам. Свои, это свои! Так что пусть Гликерия и те, кто за ней обезьянничает, сморщились, услышав все эти словечки, симпатию аудитории Марина Сергеевна вернула.

– Ладно, дорогая, – с улыбкой сочувствия глядя на Гликерию, проговорила она, – тяга к классике похвальна. Стараешься показать себя образованной барышней, молодец. Но так всё-таки ответь – ну а из современной-то музыки что? Что-то ведь тебе нравится?

– Да много чего. Но я люблю музыку не напоказ, а для себя, – ответила Гликерия и помахала в воздухе коммуникатором. – А если действительно интересно, у меня вот с собой немножко. Из современных и Theatre of Tragedy, и Unheilig тут есть, а из старых… HIM и Tiamat. Можно включить тихонько – красивая музыка. У Tiamat есть такое – как будто викинги плывут. Плывут и поют. Даже слышно, как будто вёсла по воде плещутся.

– Давай, включай! – закричали со всех сторон, Марина Сергеевна еле успокоила эту внезапную бурю.

И в момент, когда буря ещё не утихла, открылась дверь и в кабинет деловитой цепочкой вошли несколько человек старшеклассников. «Занимайтесь, занимайтесь, не обращайте на нас внимания!» – шепнул Марине Сергеевне один из них. Это пожаловали приглашённые ею «Добро и порядок». Они заняли свободные последние парты и слились с массой.

Соколова Оля смотрела на Гликерию, любуясь. Новенькая держалась с большим достоинством. Оле даже казалось, что это она кино сейчас смотрит – так всё получалось красиво и драматично. Опасность усиливалась – комитет по наведению порядка шутить не любил. И являлся только в самых серьёзных случаях.

«Не сдавайся, Гликерия!» – повторяла про себя Оля.

Добившись тишины в классе, Марина Сергеевна, приободрённая поддержкой, задала Гликерии, которая всё ещё со своим непригодившимся гаджетом послушно стояла у доски, следующий запланированный вопрос – почему она не пришла на недавнюю дискотеку? Потому что ей не нравятся дискотеки – так ответила Гликерия. Ха! Почему прогуляла, когда их классу подошла очередь быть «Патрулём добра и порядка»? Потому что не любит, не умеет патрулировать, а надзирать не хочет.

– Ясно… – кивнула Марина Сергеевна.

И вдруг поняла, что говорить-то ей дальше и нечего. Марина Сергеевна не могла не заметить, что её ученики смотрят на новенькую с одобрением. И, к своему удивлению, отметила следующее. Класс не хотел её ненавидеть – такую неформалку, так и не признавшуюся, блэк-металлист она, гот, сатанист-анархист или ещё кто-то. Не хотел отторгать. Её нелюдимость и скрытность никого не взбесили. И не потому, что все в девятом «А» оказались равнодушными. В первый раз Марине Сергеевне пришла в голову мысль о том, что её ученики – другие люди. Не такие, как она. И даже не такие, какими она их считала. Какими они, в принципе, должны быть – ведь дети в своей массе очень конформны. А они, оказывается, люди, для которых гадкий утёнок не проблема. Им, оказывается, с ним интересно. Может, кто-то из них загадится на манер этого утёнка, а кто-то, возможно, оставаясь белым и пушистым, будет рад этому необычному и гадкому персонажу – такому, какой он есть. А кто-то, может, интереса не проявит – но и агрессии тоже.