Час отплытия - Мануэл Феррейра

Однажды ночью полиция арестовала доктора Сезара. Все уважали и любили этого человека. Он никогда не скрывал своих взглядов, а его чувства совпадали с чувствами большинства зеленомысцев. Его устами говорил сам народ. Только народ не нашел бы таких подходящих слов, чтобы выразить свои мысли. Или побоялся бы это сделать.

Доктор Сезар арестован. Вот хороший урок тем, кто болтает, не думая о последствиях. Теперь-то они притихнут. И они действительно притихли, по крайней мере некоторые. Но кому под силу обуздать возмущение народа, достигшее предела?

Когда Жука Флоренсио пришел навестить нью Венансию, она вышла к нему заплаканная.

— Что же такое у нас творится, Жука? Доктор Сезар добрый человек, народ в нем так нуждается.

Жука кивнул в знак согласия.

— Вероятно, произошло какое-то недоразумение, Венансия, — сказал он.

— Вы только подумайте, Жука. Доктор Сезар был таким хорошим преподавателем. Он радел за успехи студентов, заставлял их учиться, никто не смел прогулять его лекции. А ведь сколько профессоров, равнодушных к студентам?! Пускают все на самотек. И представьте себе, никто их не арестовывает. Что же это такое, Жука? Народ возмущен, и совершенно справедливо. Никто уже не понимает, что происходит на Островах. Над нашей землей будто тяготеет какое-то проклятие.

— Успокойтесь, Венансия. Разумеется, вы правы. Надо обязательно что-то предпринять.

— Жука, вы, кажется, в хороших отношениях с сеньором Майей. Он человек влиятельный, вы можете поговорить с ним насчет Сезара?

— Именно об этом я сейчас и думаю. Только видите ли, Венансия, доктор Майя не уполномочен один решать такие вопросы. Ему необходима санкция из Лиссабона.

Жука кривит душой, ведь распоряжение из Лиссабона тут абсолютно ни при чем. Приказ об аресте заготовили здесь, в Прае, и, можно сказать, по его милости. Но в этот момент ему хочется сделать что-нибудь для доктора Сезара. По разным причинам. Прежде всего потому, что у него самого рыльце в пушку, и потом нья Венансия так ласково его просит. А угождать Венансии — для него теперь, пожалуй, самая большая радость в жизни. Все произошло так неожиданно. Как он мог увлечься Венансией, если знаком с ней не один десяток лет? Жука колеблется. Может быть, признаться ей в своих чувствах? Но, увидев ее затуманенные от горя глаза и слезы на щеках, он понимает, что теперь не время для любовных признаний.

— Куда же повезут доктора Сезара?

Говоря откровенно, Жука Флоренсио понятия об этом не имеет. В Праю? В тюрьму Таррафал? Не знает, честное слово, он не знает.

— Как меня все это тревожит! — восклицает Венансия.

Нья Венансия не может взять в толк, как могло случиться подобное в ее родном Минделу. Беда никогда не приходит одна, говорит пословица. Доктор Сезар не вор, не мошенник, почему же его арестовали? Доктор Сезар любит резать правду-матку в глаза, этого у него не отнимешь. Он не таит своих мыслей. Чистосердечный человек, без пороков, без лицемерия. Он не откладывает на завтра то, что хочет сказать сегодня. Что в этом дурного? — вопрошает в простоте душевной Венансия.

— Жука, я сама хочу поговорить о Сезаре Монтейро с доктором Майей. Нельзя оставлять друзей в беде.

Жука успокаивает ее. Он попытается все уладить. Кое-что предпримет, может быть, даже поговорит с доктором Майей. Не волнуйтесь, нья Венансия. Его арестовали всего на несколько дней (как знать, дней или месяцев? — думает про себя Жука). Когда Жука собрался уходить, Венансия предложила ему чаю с булочками. Жука охотно соглашается, садится поудобнее в кресле, наслаждаясь гостеприимством своей давней знакомой. Но тут ему делается немного не по себе, в нем заговорила совесть. Венансия тут же замечает перемену в его настроении и думает, что Жука больше не держит зла на Сезара, что она растрогала его и он переживает, подобно ей, этот неожиданный арест.

Выпив чаю, он долго болтает о том о сем, наконец начинает прощаться. Извиняется, что должен уйти так скоро: он решил кое-что предпринять.

Что же именно Жука решил предпринять? Да ровным счетом ничего, это ясно как божий день. Он спешит домой, запирается у себя в кабинете. Сидя в кресле-качалке, Жука Флоренсио размышляет, строит планы. Но все его планы никуда не годятся — доктор Майя даже слушать его не захочет. А вдруг самого Жуку в чем-то заподозрят? Вдруг ему перестанут доверять? Да, положение у него сложное.

32

Когда несколько дней спустя молодежь вновь сыграла с ним злую шутку, он забыл об угрызениях совести. О, от них Жука избавлялся тут же. Эти молокососы, вот кто отравляет ему жизнь.

Литературный кружок лицеистов распался, каждый выбрал свой жизненный путь. Дико и Тута отправлялись в Лиссабон, Амандио — в Лоренсу-Маркиш, Жо — в Гвинею, Томас возвращался на родной остров Брава. На Сан-Висенти их отсутствие сразу стало ощутимо, в среде творческой интеллигенции возникла брешь. Это непоправимо, пока не возникнет новое творческое объединение молодежи. Перед отъездом из Сан-Висенти лицеисты сочинили пьесу и поставили спектакль, в котором едко высмеяли некоторых представителей местной «знати». Особенно досталось Жуке Флоренсио. Его прямо взбесила выходка «наглых парней», этой «дикой банды черномазых кафров».

Нья Венансия посоветовала ему не обращать на них внимания: Жука, мол, просто попался ребятам под горячую руку. Разве Жука уже забыл, что произошло? Тот все-таки поворчал немного: «В наше время, нья Венансия, молодежь была другая, и воспитывали нас по-другому. А теперешняя — просто бандиты, другим словом их и не назовешь». Венансия улыбалась — происшествие это ее забавляло. И она смягчила гнев Жуки, угостив его кофе и кускусом.

Из госпиталя приходили добрые вести. Прапорщик Вьегас выздоравливал. И если для Венансии это было утешением, нетрудно себе вообразить, как радовалась Беатрис. И все-таки что-то происходило вокруг, исподволь подкрадывалось, как змея. Так это или нет, покажет будущее.

— Знаешь, Шико, нья Беатрис — любовница того самого военного, которого доставили в госпиталь всего окровавленного, с израненным лицом, — сообщила однажды своему возлюбленному Шандинья. И с нескрываемым восхищением добавила: — Это Маниньо ранил его.

Шико Афонсо погрузился в раздумье. Как же так? Нья Беатрис, жена ньо Фонсеки Морайса, — и вдруг любовница португальского офицера?! Шико потрясла сама мысль об измене Беатрис. Ему всегда казалось, что у капитана преданная жена. Трудно было поверить такой новости.

— Кто тебе это сказал?

— Все говорят.

— А ньо Фонсека Морайс знает?

— Думаю, что нет.

Конечно, если бы ему рассказали, то-то бы заварилась каша! Шико знал капитана как свои пять пальцев. Во время длительных рейсов на паруснике он испытал на себе его крутой