Счастье ходит босиком - Лана Барсукова

Интересно, как это письмо могло попасть к той тетке? Какое она имеет право печатать его? Какого черта?

Издательство было таким крохотным, что все делопроизводство помещалось в одной папке, которая хранилась в ящике соседнего стола. Сотрудники ушли домой, и Лена, чувствуя себя воришкой, начала обшаривать стол. Вроде бы она искала не алмазы, а всего-то договор с заказчиком – ничего криминального, но под мышками проступили темные пятна, а лоб покрылся испариной. «Все-таки нервная работа у воров», – подумала Лена. Хорошо, что нужные документы нашлись быстро, руки уже начинали дрожать, и мерещился скрежет проворачиваемого ключа.

Заказчица оказалась теткой с датой рождения, позволяющей отнести ее к постбальзаковскому возрасту. Значит, уже перевалила через хребет жизни, пошла по наклонной вниз. Самое время «Историю жизни» писать. Лена почувствовала превосходство, ей казалось, что ее отделяет от такого возраста целая вечность. Странно устроено человеческое восприятие времени. Юность и молодость были словно вчера, а вот старость всегда где-то за горами, за морями.

Адрес заказчицы не обрадовал Лену. Довольно далеко, крюк придется порядочный сделать. Но она все-равно поедет и восстановит историческую справедливость. Прямо с порога скажет этой тетке, что нехорошо воровать чужие письма, и попросит убрать это из рукописи, а потом с чувством восстановленной справедливости поедет домой, на ужин без розмарина.

Вообще-то Лена была тихоней и уступала всем и всегда, лишь бы избежать конфликтов. Наверное, так ее воспитала русская литература. Тот же Чехов вряд ли мог постоять за себя. За Горького – сколько угодно. Когда того не приняли в Академию, то Чехов в знак протеста вышел оттуда. Лена понимала Чехова, хотя за Горького она вступаться не стала бы.

А за Колю нужно вступиться. Годы покрыли их историю толстым ковром прожитых дней, но даже через него Лену колол стыд. Словно она бросила парня из-за того, что он некрасиво одет. Нет, такой мещанкой Лена никогда не была. Но ведь слова – это тоже одежда, только покрывает она не тело, а душу человека. Нужно как-то искупить вину. И Лена решила вроде как извиниться перед Колей, спасти его письма от этой самозванки. Не позволит она всяким грудастым блондинкам воровать Колины письма.

И еще ей захотелось увидеть этот бисерный почерк, вроде как получить привет из юности и забрать письмо.

Захотелось так сильно, что кнопку звонка Лена утопила до самого основания. И сама испугалась своей отваги. А что, если тетка пойдет в отказ? Чем Лена докажет свою правоту? Имя-то в начале письма наверняка замазано каким-нибудь вареньем. Что она будет делать, если заказчица устроит скандал? Так и работу потерять можно. Наверное, у Лены на лице промелькнул испуг, потому что дверь открылась, и женщина в дверном проеме участливо спросила:

– Что-то случилось? Вам нужна помощь?

Скандала не случится – это Лена поняла в одну секунду. Перед ней стояла тихая невзрачная женщина, которую еще рано называть старушкой. Кандидат в старушки.

– Я могу поговорить с… – Лена вытащила из сумочки листок, на котором она записала имя заказчицы.

– Да, это я.

Повисла пауза. Лена замешкалась, она совсем иначе представляла себе заказчицу. Перед ней была полная противоположность грудастой блондинки. И скромное штапельное платье было без люрекса.

– Вы проходите, – нарушила молчание женщина, – хорошо, что я в магазин не ушла, а то разминулись бы.

Надо было что-то говорить. Лена тяжело соображала, оглушенная контрастом.

– Видите ли, я из издательства, – она перешагнула порог, – работаю с вашими мемуарами.

– Скажете тоже… Мемуары! Я ж не артистка. Так, воспоминания кое-какие, – женщина смутилась.

– Мне в целом нравится, но один момент я хотела бы уточнить. Там письмо приводится из армии. Помните? Мне надо понять, это вы сами сочинили, или оно у вас сохранилось? Это важно с точки зрения авторских прав, – Лена решила приврать для убедительности.

– Сочинять я не мастак. Вы, наверное, заметили. – Женщина покраснела. – Я же всю жизнь на складе просидела, как крот, только в заводскую стенгазету что-то сочиняла, да и то не всегда принимали. А тут решила на старости лет… – Она извинительно улыбнулась. – Вот хочу что-то написать, а слова как колом внутри стоят, не могу из них такое сделать, чтобы точно было, как я чувствую. Понимаете?

– Понимаю.

– И ведь стыдно, а не могу лучше. Вы, – она заглянула Лене в глаза, – если что, так поправьте, как считаете нужным.

– Как же я поправлю? Это же про вашу жизнь, ваши воспоминания, ваши мысли.

– Мои, – вздохнула женщина, – только иногда мне кажется, что эти мысли у всех одинаковые и чувства тоже, только слова не все подобрать могут.

«И Коля не мог», – подумала Лена.

– Хорошо, что письмо сохранилось. Куда уж мне сочинять! Я так обрадовалась, что могу его просто переписать. Он умел красиво писать, не то что я.

– Так значит, письмо настоящее? Можно его посмотреть? Мне для авторских прав надо, у нас с этим очень строго. – Лене было стыдно обманывать женщину, она ей нравилась.

– Да-да, понимаю, сейчас принесу. Вы пока проходите на кухню, я чай заварила, у меня мед есть, сушки.

– Нет, мне домой надо. – Лена обрадовалась возможности сказать правду.

– Ну… что ж тогда. Вы хоть присаживайтесь, а то как-то неудобно. – Она придвинула к Лене табуретку, согнав с нее кота. – Я мигом.

Лена села. Положила руки на колени, но они противно потели, и Лена убрала их под себя. Кот презрительно смотрел на незваную гостью.

– Да, такие дела, – поговорила Лена с котом, чтобы заполнить тишину.

Кот разговор не поддержал и ушел в комнату.

Лена волновалась. Свидание с молодостью оказалось каким-то непраздничным, с привкусом неловкости. Может, зря она все это затеяла? И женщину жалко. Она же не виновата, что ей никто таких писем не писал. Ну раз попало к ней Колино письмо, и ладно, и бог с ним. Женщине хочется красивой картинки прошлого, раз уж с настоящим не задалось. Лена обвела глазами тесную и какую-то вытертую временем прихожую. Она уже готова была подарить Колино письмо, прикрыть им чужое одиночество, которое въелось в прихожую, как запах кота.

– Вот оно, быстро нашлось, слава богу, – женщина вернулась с листком, – а то вечно положу куда-нибудь, а потом и забуду.

Лена протянула руку.

Женщина бережно и смущенно передала ей листок. Было видно, что она гордится обладанием таким сокровищем.

Обтерев вспотевшие руки, Лена взяла письмо. Сейчас она увидит эти бисерные буквы, как весточку из своего прошлого, прикоснется к юности, а потом покажет аттракцион небывалой щедрости и великодушия – оставит обман нераскрытым. И женщина даже не узнает ни о чем. Лена будет не просто щедрой, но и скромной. Так и уйдет, унося с собой тайну письма. И Коля простит ей это, ведь Лена сделает так из сострадания к этой простой женщине, не умеющей писать мемуары. Все-таки приятно чувствовать себя хорошим человеком, прямо по-чеховски хорошим.