Счастье ходит босиком - Лана Барсукова

– Что стоим? По какому праву? Почему митинг без согласования? – требовательно спросил он и тут же громко засмеялся своей шутке.

– Да тише ты, – одернула его женщина, – щенок, вишь, провалился. Скулит бедняга, а власти до утра дрыхнут.

– Власти не дрыхнут, а почивают, отдыхают от государственных забот, – поправил мужик.

Тетка не уловила иронии. Ей померещилось, что он заступился за власть, а этого снести она не могла. Все что угодно, но не это.

– Почивают? А что ж они, сволочи, флажками какими люк этот не огородили?

Петя хотел сказать, что щенку флажки не помеха, но не успел.

– Как не огородили? Да у нас вся государственная граница флагами огорожена, – хитро подмигнув, сказал мужик.

Петя громко засмеялся, тетка нет. Мужик понял, что у тетки с юмором напряженка, и стал разговаривать только с Петей.

– Может самим достать?

Он был не вполне трезв, но вполне решителен. Возможно, это как-то связано.

– Ну… – растерялся Петя, – как-то…

– Бздишь? – прямо спросил мужик.

«Да», – хотел сказать Петя.

– Нет, – ответил он.

– А зря! Человек у нас должен быть бз… бз… бздительным, – выпитое придавало мужику активную гражданскую позицию.

– Хватит ерунду молоть. Чтоб ноги переломать? Все! Дали котлету и ждем МЧС, – вмешалась тетка.

– Ладно, не кипешуй, мадам. Вытащу я тебе этого щенка, – и мужик начал разматывать шарф. – Не считайте меня коммунистом, если что.

Петя заметил, что мужик путается в шарфе. Он был отчетливо пьян, хотя речь особо его не выдавала.

– Я полезу, – неожиданно для себя самого сказал Петр.

И начал снимать новое пальто.

– Какого фига? – обиделся мужик, будто у него украли звезду героя. – Я же пьяный, а пьяному, понимать надо, море по колено.

– Так там же не море, – встала тетка на сторону Пети. – Там воды, поди, только по пояс, а может, и по колено вовсе.

И, как секундант, приняла у Пети пальто.

– Минуточку, – не сдавался мужик, – аргументируй!

– Просто я везучий, – сказал Петя.

– В смысле?

– В прямом. Везучий я, и все.

Как ни странно, но это убедило мужика, и он отступил от колодца, пропуская Петю вперед.

И Петя Козлов, вчерашний артист, а ныне просто везучий бедолага полез в полную темноту колодца.

Но везенья не хватило, а может быть, ловкости, или темнота подвела, но только нога соскользнула, и Петя рухнул в мокрую темень.

Когда он очнулся, тетка откуда-то сверху утешала его:

– Ничего-ничего, едут уже ироды. Потерпи чуток. Ты пока котлетку покушай, если щенок не съел. Я б еще принесла, но внуки все съели. Как саранча они у меня. Вот-те и везучий…

Петя лежал и прислушивался к новому ощущению, растворенному в зловонии колодца – это было умиротворение. Петя вдруг почувствовал себя добравшимся до твердой почвы, до нормальной дороги. Он так устал бродить в чавкающем болоте оскорбительного невезенья, выдирая ноги из болотной хляби под улюлюканье веселящейся толпы. И ему невмоготу больше скользить по льду удачливости, рискуя в любой момент навернуться под злорадный гвалт собратьев по цеху. Петя почувствовал под собой пружинистую твердость грунтовой дороги, не особо обустроенной, но рабочей и надежной. Обычной дороги, с колдобинами, с пожухлой травой на обочине. И так хорошо, так спокойно было выйти на нее… Петя ощутил это так ясно, что даже запах канализации отступил перед запахом воображаемой пыли и гари от несущихся по грунтовке грузовиков…

Петя почувствовал, как кто-то влажный гладит его по лицу и дышит запахом псины. От переполнявших его чувств Петя чуть не расплакался, но постеснялся щенка и, чтобы успокоиться, запел.

Тетка перекрестилась, когда из колодца послышалась песня.

Мелодия виляла, то задевая мороз-мороз, который не морозь меня, то вспоминая про очи черные, очи жгучие. Петя даже не пел, скорее, подбирал звуки под настроение, которое накрыло его.

Петя Козлов, лежа на спине, видел далекие звезды. Они были дальше, чем для всех остальных людей, ведь он видел их со дна канализационного колодца. Эта мысль почему-то сильно веселила Петю. И он бы даже засмеялся, но боль в грудной клетке не позволила. Может, ребро сломал, хотя болело так, словно сломаны все ребра до одного. Но если не двигаться и брать воздух маленькими порциями, то вполне терпимо. Петя лежал, смотрел на звезды и гладил маленький комочек шерсти, не отходивший от него. Тихонько, набирая воздух маленькими порциями, чтобы не будить боль, Петя негромко пел.

Он лежал на дне колодца и вбирал в себя счастливое осознание своей заурядности. Нет в нем ничего особенного. В небесной канцелярии не выписывали ему мандат на гарантированное невезение или, наоборот, везучесть. Ошибочка вышла. Он один из многих, как листок на дереве. Будет шелестеть в общем хоре, и голос его не различат в зеленом шуме листвы. Он вопиюще зауряден, и это незаслуженная милость и невыразимая щедрость высших сил. Такие обычные мужики не снимаются в кино, женщины не дарят им цветы, они не ездят на фестивали. Но зато такие падают в колодцы, женятся, воспитывают детей, заводят собак, ходят на работу в обычные офисы и на фабрики, ломают ноги в гололед, копят деньги на отпуск, берут ипотеку и совершают еще массу бессмысленных действий, которые и есть жизнь.

И Петя знал, – знал, как никогда уверенно, – что все это у него будет. Все впереди, прямо по курсу его жизни, которая повиляла, подразнила и отпустила, устав шалить. Будущее такое же ясное, как эти звезды над головой. И такое же неотвратимое, как визит в травматологию. Все у него еще будет: и жена, и дети, и работа. Нормальная, как у всех, за маленькую зарплату и с дурным шефом. Собака у него уже есть. Остальное приложится. И Петя Козлов ласково потрепал щенка, благодарно вдыхая его живой запах.