Аттила, Бич Божий - Росс Лэйдлоу

Беспокоюсь я насчет отца. На письма мои он не отвечает, но друзья семьи стараются держать меня в курсе. Бедный упрямец Гай! Похоже, он сильно сдал, да и материальное положение сейчас, судя по всему, уже не то, что было раньше. Здесь, правда, кроме самого себя, винить ему некого. Не выражал бы так демонстративно свою языческую позицию, сделал бы вид, что служит службу в соответствии с новыми, христианскими обычаями — глядишь, и власти закрыли бы на все глаза. Нет же, принципы для него — дело чести. Вот так и вышло, что на старости лет Гая оштрафовали и лишили гражданского статуса декуриона и армейской пенсии. Живет теперь за счет великодушия друзей и доброты местных coloni. Если бы я только знал, как положить конец нашей бессмысленной ссоре!»

Мрак и прохлада царили в большом равеннском соборе, где пытался собраться с мыслями Тит. Он не отрывал глаз от большой, лишь недавно законченной мозаики, на которой возведенный на трон Христос вершил суд Божий, выявляя праведников и грешников. Казалось Титу, что Спаситель тоже смотрит на него, смотрит спокойным взглядом, полным не только любви и сострадания, но и безжалостной решимости, взглядом внушающего страх судьи. В молитве растворил перед ним Тит дверцы своего сердца, в безмолвной речи поведав о своей дилемме. Не помогло; не возникло у Тита ощущения заботливого, слушающего Присутствия. Возможно, образ на стене, сложенный из крошечных кусочков стекла и камня, был всего лишь образом. Возможно, в конце концов, не воскрес еще Христос, оставаясь лишь грудой рассыпавшихся костей, покоившихся в забытом гробу в Палестине. Тит продолжал молиться, но появившееся у него в какой-то момент чувство, что молитва напрасна, уже не покидало его.

Человека в плаще с капюшоном, некоторое время наблюдавшего за ним из-за колонны, а затем бесшумно выскользнувшего из храма, он не заметил.

Опустошенным и унылым покидал Тит собор. Увидев, какими длинными стали тени, он удивился; попытки обратиться к Богу заняли гораздо больше времени, чем он планировал. «Следует поторапливаться, — подумал юноша, — городские ворота скоро закроются, а лошадь моя осталась в платной конюшне, снаружи, у крепостной стены». И тут, уже ускорив шаг, Тит заметил одноногого нищего, сидевшего на каменной мостовой у больших двойных дверей собора; за спиной его виднелся грубо вырезанный из дерева костыль, на земле стояли оловянная миска и вощеная табличка, на которой было нацарапано: «Проксимон, солдат, потерял ногу в африканскую кампанию».

Тит всегда с симпатией относился к бывшим солдатам, после службы попадавшим, как правило, в затруднительное положение — нередко случалось, что коррумпированные чиновники тянули с выплатой назначенных им пенсий, а то и вовсе пытались их прикарманить.

— Какие войска? — поинтересовался он.

— Африканская конница, — гордо ответил нищий, — а перед этим — Двадцатый легион; раньше он назывался «Валерия Виктрикс» и стоял в Кастра Дева, в Британии, на протяжении почти сорока лет. — Он указал на обрубок ноги. — Недавно отрезали, после битвы с вандалами. Вот уж бойня была — всем бойням бойня.

Позабыв о времени, Тит принялся расспрашивать инвалида о деталях — вдруг удастся узнать что-то новое.

— Все шло неплохо, пока вандалы не атаковали нас с фланга. И тут наш полководец, комит Бонифаций, словно застыл на месте. Вот так, без приказов, никто не знал, что делать — начался хаос. В конце мы дрогнули, побежали, и вандалы давили нас, как крыс. То, что так все случилось, меня не удивило. Бонифаций, бедняга, был сам не свой после того, как из Испании пришли вандалы — не мог себе простить, что обратился к ним за помощью. Видели бы вы его раньше, господин! Настоящий солдат! Свевы, готы, мавры — кого только под его руководством мы не били!

— Говоришь, он обратился к вандалам за помощью? Против кого же он хотел выступить?

Ветеран недоверчиво покачал головой.

— В какой же империи вы живете, господин? Известное дело, против кого, — против имперской римской армии, конечно. Я думал, все об этом знают. Но Бонифация тут винить не в чем. Если кто и виноват, то это — полководец Аэций, настроивший императрицу против Бонифация. Вот она и прислала за ним, потребовала, чтобы возвращался, а он покидать Африку не пожелал. Не могу сказать, что виню его за это.

У Тита голова пошла кругом. Придворным слухам он старался не доверять; как правило, на девять десятых то всегда была пустая болтовня. К рассказам же солдат он относился совершенно иначе — возможно потому, что в них звучали реальные факты: вознаграждение, провизии, невзгоды и лишения, смерть. Словам Проксимона, прямым и безжалостным, он склонен был верить.

Тит полез в мешочек, где хранил монеты, — за подаянием. У него все еще оставалась треть той суммы, которую Аэций вручил ему на покрытие расходов его африканской миссии. Когда он попытался вернуть полководцу излишек, Аэций лишь рассмеялся: «Ради бога, оставь себе. Ты слишком честен, Тит. Запомни первое правило пребывания в армии или на гражданской службе: ''Всегда заявляй двойные требования и никогда не возвращай того, на что не имеешь права''». Но Тит так и не смог потратить деньги, которые, по его мнению, достались ему незаслуженно, поэтому изрядная толика монет все еще звенела у него за пазухой. Сейчас же юноша чувствовал, что имеет полное право расстаться хотя бы с малой их долей.

— Да благословит вас Господь, господин. Вполне хватило бы нескольких nummi, — произнес потрясенный Проксимон, когда Тит протянул ему solidus — двухмесячный заработок мелкого ремесленника.

— Тебе не за что меня благодарить, Проксимон. Ты и не знаешь, как помог мне. — Пожелав ветерану всего хорошего, Тит нырнул в узкую аллею — то был кратчайший путь до Авреанских ворот.

Не успел он сделать и нескольких шагов, как почувствовал, как что-то обхватило его шею и в ту же секунду утянуло в вечернюю мглу. Руками Тит нащупал толстую веревку, сжимавшую его горло все сильнее и сильнее; в глазах у него помутилось, и он начал задыхаться. Попытался применить пару-тройку приемов из тех, что разучивал в детстве с бойцом-невольником — не помогло; душивший его незнакомец был силен и крепок. «Все, я — труп, — в отчаянии подумал Тит, — мне с ним никогда не справиться».

Вдруг он услышал, как что-то просвистело в воздухе, и — о чудо! — давление на горло ослабло. Закашлявшись, Тит упал на колени. Обернувшись, он увидел прислонившегося к стене Проксимона; на мостовой, между ними, неестественно скрючившись, лежал человек в темном плаще, из виска у него тонкой струйкой сочилась кровь.

— Мертв, господин, — Проксимон помахал костылем, который держал за основание. — Если как следует раскрутить, бьет не хуже кузнечного молота. Хорошо, я заметил, что вы пошли этой дорогой. Когда вдруг вас не стало видно, заподозрил неладное и решил проверить.

— Слава богу, что ты здесь оказался, — произнес Тит, потирая шею. Ноги его еще держали плохо, но самое главное — он был жив.

— Воришка. Наверное, видел, как вы доставали деньги. Сами знаете, какие сейчас времена — всегда нужно быть начеку.

«Нет, — подумал Тит, — не воришка. Это Плацидия, горевшая желанием поквитаться за унижение сына, послала одного из своих подручных по моему следу, приказав при первой же возможности убить. Пока Аэций в Галлии, мне следует быть как никогда бдительным».