Где-то в мире есть солнце. Свидетельство о Холокосте - Майкл Грюнбаум

— Вроде бы дошло. — Я немного посмеялся.

— Карп! — окликнул нашего приятеля Иржи. — Миша говорит, анекдот про велосипедистов несмешной.

— Ну да, ничего смешного, — буркнул Карп, орудуя граблями.

— Ты чего? — возмутился Иржи. — Животики надорвешь.

— А это кто? — дернул я Иржи за рукав.

Он бросил грабли и тыльной стороной ладони утер нос.

— Где? — уточнил он.

— Вон там — что за девочка? — Я перешел на шепот, хотя она была метрах в тридцати от нас, а то и дальше.

Иржи посмотрел в ту сторону: группа девочек, наших ровесниц, рассыпала солому или сено по грязи, которую мы только что разрыхляли граблями. Мы готовили поле к зиме. Мама добыла мне эту работу: наверное, хотела, чтобы я дышал свежим воздухом. И все ребята говорят: это отличная работа — хотя я все-таки не очень понимаю, в чем особая радость. Колупаюсь тут целыми днями, вместо того чтобы участвовать в Программе. Так пока и не выяснил, насколько эта Программа похожа на школу, хотя вчера я слышал, как кто-то из ребят рассказывал про экзамен.

Зато я выяснил, что в поле почти не осталось растений, хотя время от времени я замечаю в земле пропущенную морковку. Когда я ее вижу — это словно маленький золотой самородок. Потому что все труднее становится разобрать, чем нас тут кормят. Овощи я никогда особо не любил, но здесь радуешься любой понятной еде.

— Какая именно девочка? — ворчливо переспросил Иржи. — Их там штук тридцать, а то и больше.

— Вон та. — Я осторожно указал локтем. — С рыжими волосами, и на голове что-то синее.

Иржи легонько пнул Карпа — тот все еще работал граблями — в лодыжку:

— Угадай, кто у нас наконец обратил внимание на Инку?

— Инка? — повторил я.

Карп оглянулся, покачал головой, но не произнес ни слова.

— Вы чего? — спросил я.

— Желаю удачи, — только и ответил он. Больше никто ничего не сказал, а я еще немного посмотрел на Инку.

Странное дело, вообще-то я девочками не интересовался, но от этой глаз не мог оторвать. Не только потому, что она красивая, хотя она очень даже, а потому, что, если бы вдруг мы, закончив работу, зашагали не обратно в гетто, а в другую сторону и вернулись прямо сейчас в Прагу, никто бы и не догадался, что она покидала город. Если, конечно, отпороть звезду с груди. Она выглядела так, словно — не могу подобрать другого слова — все нормально. Глядя на нее, я вспоминал, как было прежде. И, может, еще будет снова.

— Хуже всего, что она и правда милая, — сказал наконец Иржи.

— Хватит болтать. — Карп движением головы указал на охранника, который приближался к нашей компании. — Работать давайте. Нам неприятности ни к чему.

Четверть часа спустя, наблюдая за Инкой, я увидел нечто странное. Она, как и все девочки, ползала на четвереньках, стараясь как можно ровнее распределить сено. Мимо них взад-вперед расхаживал охранник. Он проходил примерно метров тридцать, разворачивался и шел обратно. Инка находилась с краю своей группы, ближе к каналу.

И тут, когда охранник отошел к другому концу невидимой линии, вдоль которой он передвигался, девочка слева от Инки — на Инку она и не смотрела, следила глазами за охранником — бедром подтолкнула Инку, и та выхватила из-под сена морковину и сунула себе за пазуху. Мгновение — я даже не был до конца уверен, что видел именно это.

— Иржи! — шепнул я.

— Что?

— Только что Инка…

— Что — Инка? — без особого интереса переспросил он.

— У нее морковка. Она засунула морковку себе за пазуху!

Иржи ухмыльнулся, но грабли из рук не выпускал.

— Молодец Инка! Красивая, умная и одна из самых ловких наших шлюзеров.

— Самых ловких кого? — не понял я.

— Шлюзеров, — повторил он.

— Кто такие шлюзеры?

— Карп! — позвал Иржи. — Расскажи Мише, как шлюзить.

Карп распрямился и принялся очищать о грабли налипшие на ботинки комья грязи. Убедился, что охранника нет поблизости.

— Например, ты разгружаешь хлеб и у тебя в кармане оказалась булочка. Это и значит шлюзить.

— Оказалась? — повторил я. — Как это — оказалась?

— Откуда я знаю? — Карп с деланым недоумением пожал плечами. — Я хлеб разгружал, потом смотрю — у меня в кармане булочка. Или даже две.

Мне словно кто-то оплеуху дал.

— То есть украл? Шлюзить значит воровать?

— Нет. Воровать значит воровать, — как тупому принялся разъяснять мне Иржи. — А то — шлюзить.

— В чем разница? — уточнил я.

— Миша, — сказал Карп, снова замахиваясь граблями. — Давай зайдем с другой стороны. Вот ты явился к нам в комнату — много вещей было у тебя при себе?

— Э… — Я постарался припомнить. Будто два года назад это было, а ведь всего неделя прошла. — Один вещмешок, и больше ничего. А при чем здесь?..

— Остальное доставили позже, так?

— Ну да, кажется.

— С чего бы, а? Наци оборудовали для нас пятизвездочный отель?

— Ваш багаж, господа, — дурашливо вставил Иржи.

— Не знаю, — сказал я.

— Потому что твои вещи — как и наши — прошли через их Шлойзе, когда ты приехал сюда. Шлойзе — это у них пропускной пункт… ну, шлюз, понимаешь?

Охранник подошел ближе, и все замолчали, дожидаясь, пока он пройдет. Мы бойко размахивали граблями.

Потом Карп продолжил:

— Все, что у тебя имелось ценного…

— Ничего не было ценного.

— Но если б было — а у многих людей что-то да было, — тогда… — Карп щелкнул пальцами, — тогда наци позаботились бы о том, чтобы ты это никогда больше не увидел. Вот для чего им этот шлюз-Шлойзе.

Я продолжал работать граблями, хотя на самом деле не столько работал, сколько возил граблями по одному и тому же месту.

— Но какое это имеет отношение к Инке? К тому, — на всякий случай я понизил голос, — что она только что сделала?

— У них свой шлюз, у нас свой, — ответил Карп.

— Но это и есть воровство. Морковка не достанется тому, кому должна была достаться. А если поймают? Что тогда?

— Надо быть ловчее, — посоветовал Карп. — Чтобы не попасться.

Я вдруг словно соскользнул в тот день, в раннем детстве, когда папа меня повел к «Королю железных дорог». В магазине все толпились вокруг новой линии, которую в то самое утро смонтировали, а я был еще так мал ростом, что даже не стал лезть в толпу, все равно бы ничего не разглядел. Поэтому я отошел к другому столу и там принялся гонять взад-вперед крошечный черный паровозик, и вдруг моя рука взяла и сунула его мне в карман. В ту же секунду папа ухватил меня за запястье. Я поднял голову — увидел его лицо — и захотел провалиться сквозь землю. Еще мгновение — и мы уже стоим на улице. Не знаю, что произошло с паровозиком, но его не было ни у меня в руке, ни в кармане.