Обольстительная герцогиня - Эмили Брайан

– А теперь вуаль, – сказала старая кормилица, закрепив прозрачную ткань за ушком Артемизии. Под вуалью нельзя было скрыть, кто она такая, однако гости балов-маскарадов часто делали вид, что не знают других веселящихся гостей. Вероятно, это делалось для того, чтобы каждый на балу мог вести себя свободно, отбросив все условности. – Было бы лучше, если бы мы покрыли твои руки хной, но даже без этого ты будешь сиять словно солнце.

– Сначала я луна, теперь солнце. Думаю, скоро ты сравнишь меня со звездами. – Артемизия улыбнулась, слушая восторженную похвалу Рании.

– Конечно же, душа моя. О, я так рада, что ты отказалась от траурной одежды! – Рания поправила вуаль, быстро перебирая пальцами свободно висящий край материи. – Красный подходит тебе намного больше – цвет радости, цвет невесты.

– Я больше никогда не выйду замуж, – твердо заявила Артемизия. Они с Ранией часто затрагивали эту тему, но ей так и не удалось убедить пожилую женщину, что без мужа намного лучше. – Я принадлежу самой себе, и так мне намного лучше.

– Это ты пока так говоришь, Ларла. – Рания бросила на герцогиню понимающий взгляд. – Но если бы ты нашла подходящего мужчину, я уверена, ты была бы счастлива принадлежать ему.

– Только если мужчина будет столь же счастлив принадлежать мне. Обычно мужчины не отдаются с такой легкостью, как женщины.

Да, какое-то время назад она была бы счастлива принадлежать Томасу Доверспайку, и до сих пор при мысли о нем внизу ее живота все еще появлялось непонятное томление. Они ведь были на волосок от того, чтобы стать любовниками. Теперь, когда Артемизия узнала, что этому человеку нельзя доверять, она поспешила поздравить себя со счастливым спасением, однако тяжесть в груди заставляла ее усомниться в правдивости своих слов.

Внезапно Артемизия услышала, как внизу настраивают скрипки, а значит, ужин подошел к концу и скоро должен начаться бал. Она извинилась за свое отсутствие на ужине, но мать настояла на появлении Артемизии в качестве хозяйки дома на основной части празднества. Герцогиня взяла в руки маску на длинной ручке, украшенную драгоценными камнями и перьями, за которой при необходимости можно будет спрятать лицо.

– «Что ж, снова ринемся друзья, в пролом»,[2]– процитировала она печально.

– Сотри выражение тоски со своего личика, голубка моя. Радуйся, ведь ты молода и красива, – убеждала ее Рания. – Я уверена, скоро от печали не останется и следа.

Сейчас она желала бы этого больше всего на свете.

Когда же, наконец, голос Томаса перестанет звучать в ее голове? Когда она перестанет везде искать его глазами? Пора уже встряхнуться, ведь она всегда считала себя здравомыслящей женщиной, значит, нужно начинать вести себя соответственно.

К тому времени как Артемизия спустилась по извилистой лестнице в бальный зал, великолепный праздник Констанс Далримпл уже начался. Декораторы, которых Артемизия выбрала от имени мистера Беддингтона, превзошли самих себя. Комната кружилась в вихре цвета Фрески Тадж-Махала, круглые купола церквей Санкт-Петербурга, Биг-Бен, пирамиды в Гизе и огромное количество изображений других экзотических мест украшали стены. Сотни метров шелка обвивали колонны у входа, газовые лампы ярко горели.

Сами гости словно служили дополнением к изобилию цвета и ярких красок. Рыцари и леди, шейхи и наложницы, японские самураи и гейши, группа американских индейцев и ковбой – все они нарядились с великолепным роскошеством. Когда высший свет хотел развлечься, то делал это с необычайной фантазией и стилем.

– Артемизия, где ты была? – Констанс уже проталкивалась к ней через толпу представителей прессы. – Королева здесь.

– Где она?

– У чаши с пуншем, в костюме Елизаветы Первой. Принц оделся сэром Уолтером Рэли, а этот толстяк рядом с ними…

– Наряженный Генрихом Восьмым?

– Это русский посол Василий Харитонов, – объяснила Констанс сценическим шепотом.

– Мама, вовсе не обязательно переходить на шепот: то, что он русский посол, для него не новость. Вам не кажется странным, что русские отправили посла к английскому двору, когда всем известны их намерения помешать интересам Британии в Азии?

Констанс нахмурилась:

– Какое это вообще имеет отношение к празднику? Наша единственная задача—проследить, чтобы гости веселились. Все наши гости. – Глаза Констанс сузились, а на лице ее появилось мрачное выражение. – Честно говоря, Артемизия, если ты сейчас опять начнешь говорить о политике, я просто умру со скуки. Я хочу, чтобы ты пошла к ним и очаровала представителей королевской крови. И мне нужно, чтобы ты сделала это прямо сейчас.

Артемизия хотела спросить, почему мама не может пойти сама, но ответ уже был ей известен. Только Артемизия обладала титулом. Хотя, конечно, это не мешало Констанс раздавать приказания направо и налево.

Артемизия уже давно научилась выбирать, когда стоит спорить с матерью, а когда нет. Если желания Констанс Далримпл не слишком противоречили желаниям самой Артемизии, она с легкостью их исполняла.

Артемизия остановилась перед королевой Викторией и изящно поклонилась, держа руки перед грудью ладонью к ладони, в соответствии со своим образом.

– Добро пожаловать, ваше величество. Вы освещаете своим присутствием наш скромный дом на радость всем гостям.

Королева приняла этот комплимент как должное и сразу же представила Артемизию сначала своему дорогому Альберту, а затем русскому послу:

– Леди Саутвик. Мы только что говорили его светлости, послу Харитонову, что вы весьма знамениты своим творчеством.

– Ваше величество мне льстит.

– Вовсе нет. – Королева величественным жестом указала на небольшую статуэтку, стоящую на фортепьяно. – Посол только что выражал восхищение фигуркой лошади. Если не ошибаюсь, это ваша работа.

– Верно, ваше величество. Я бы хотела также сказать, что она дополняет ту статуэтку, которую отец прислал вашему величеству из Индии. Он говорил, что не может устоять и оставит одну из них себе.

Посол взял в руки статуэтку и принялся рассматривать ее через монокль. Маленькая лошадка с развевающейся гривой, вставшая на дыбы, словно застыла во времени.

– Замечательно, просто великолепно, – отметил Харитонов с легким акцентом. – На родине я выводил лошадей для русской кавалерии, и мне нравится собирать фигурки лошадей. Я привез с собой часть коллекции. Может быть, вы когда-нибудь придете на нее взглянуть? – Он взвесил статуэтку на руке. – Вы ее продаете, да?

Артемизия попыталась скрыть удивление.

– Нет, ваша светлость, я никогда не продаю свои работы. – Она надеялась, если отец узнает когда-нибудь, что она сейчас сделает, то сможет ее простить. Ее единственным оправданием было то, что хваткий русский посол просто вынудил ее сделать политически верный ход. – Однако позвольте мне преподнести вам небольшой подарок. Пожалуйста, примите скромную статуэтку с моими наилучшими пожеланиями.