Олимп иллюзий - Андрей Бычков

– В пизде, конечно, они изучали, в пизде…

А учительница Доку:

– А я тебя look, ученичок ты мой! Коса в небе стрижет, как молния. Чтобы show тебе. А береза качается, как ветер. Что потемнело, что гроза. Чтобы встал у тебя на проводах телеграфных. Да если ты старшо брат, как Пруст, то должно бит кий по май луза. И должен загонят шары, чтобы не лезли уже, что уже давило бы горло в сок. Что уже размозжили уши лошадям и кони смотреть не мог. Что ты are старшо брат. Что ты ар старшо соль. Что, мей би, твой и не хотеть, а долг is долг. Понял? Твой должен тереть моя береза коры, если don’t уонт смерть. А не читать на ночь Марселя Пруста.

И коровки загалдели:

– Чем больше любовь, тем больше боль!

И орангутанг самый главный:

– Ты делаешь больно кому-то, а танк делает больно тебе…

И учительница:

– Твой шуровать в мой шурф. Уйти в шахту по яйца энд find там, именно там сокровище.

И вот тут-то встала и настала пауза дикая. Недоумение, непонимание, отвращение, злость отразились. Зачем, делать так было, конечно, непонятно, как будто собака глодала кость, дикая, как Динго. Зачем, зачем это все, думали они, как-будто кто-то сверлил и сверлил в дупло, расширял им дупло. Матриарх молчал. Молчал и Док. Они же друг друга не знали. Хотя. Может, и знали, но это не важно. Долго стояли они, как на сцене, а учительница стояла сзади, как на кулисе. И наконец, когда стало невыносимо, когда стало трясти, стало корежить, пробивать, как электричеством, и нерв, да, дергать нерв, да что же ты делаешь! Да, ведь так нельзя! Да ты не имеешь, сука, права! Поворачивай, кому говорю! Они же знают! Они видели!

И тогда-то учительница и выхватила тонкий хлыст и закричала:

– А ну-ка раздевайт его!

И строго, трагично заискрились газированные напитки.

– Класть!

И засиял торжественно сыр.

– Ты на мои лекции ходил. Не знаю я тебя, – сказал Матриарх.

– Я на твои лекции ходил. И я не хочу тебя знать, – ответил Док.

– Скотина.

– Сам ты скотина.

– А ну ложиться на stone плита! – закричала учительница.

Орангутанги уже сковывали Доку запястья, и защелкивали лодыжки. И клали на огромную каменную плиту, плавающую в майкельсон-морлиевской ртути. Мгновение – и Док…

«О, боже, какая холодная, ледяная…»

И уже обжигала сечь с тонким свистом.

– Алло, кто говорить?.. Май сейчас занята, send май смс… Да, я пороть Док… Я сечь хлыстом… И пороть будем долго and аккуратно… Иес, пока у него не встать… Что, не вспороть, о’кеу, кто говорит?.. Поролон?.. Не поставить на перпендикуляр?.. Ноу-ноу, не поставить на шары, ту говорить… Да, как Пикассо, ничего страшный… Да, а потом is голубой период… A you как думать?.. Нет, розы мои не из морг… Что, вы, как хороши, как свежи были… Да-да, оф коре, май запоминай, что your советовать на природоведений… Анна Каренин погиб под колесами поездъ…

Сечь висящего на семи столбах. Прыгнувшего с балкона. Спрятавшегося в кукурузе. Сечь по другим глазам мальчика, который не видит. Сечь по другим глазам мальчика, который видит. Как голенькие девочки китайские идут по полям. По ушам сечь его, чтобы не слышал, как колоски золотистых злаков нежно звенят, касаясь промежности их. Как несут они подарки воздушные. Как гирлянды опиумные через нос. Так пропускайте же и вы золотые тазы между двух. А чем игрек хуже икса?

И тогда-то и заржал баритоном прокурор и вышел из-за занавески на копытах на своих на конских. И пропел басом, глядя на голого:

– Так вот кто не знает про поезд.

– Который срезать our бэби розу, – вздохнула учительница.

– Который не хотеть надевать ваш воротничок из слив.

– Sir, так постригите же!

– Мадам… но это же ваш урожай.

– Но стричь машинки!

– Чушь собачья. Урожаи коты собирают.

– Сэр, но я же woman род!

– Ну, хорошо-хорошо, – сказал прокурор, – Если вы не возражаете, я только сниму сливки.

И прокурор снял сюртук.

– Мне все же want бы напоследок… – вздохнула учительница.

– Да-да, я понимаю.

– No-no… Бедняжка хотя бы see южный ночь.

– Он увидит ее на кресте, мадам, – милостиво улыбнулся прокурор, – к которому приколачивают звездами.

– Вот именно! – завизжали коровки.

– Голый Док лежит на плите!

– Которая плавает в ртути, смотрите!

– Да не на ртуть смотрите, а на Дока смотрите.

– Ах, какая попочка очаровательная, му-му-муу…

– Ну, эй, вы там, поосторожнее, ему же стыдно.

– А не надо было нас расстреливать из головы! Из-за ялтинских с сочинскими!

– Значит, надо наказать-с.

– Так его и так наказывают. Смотрите, какая взрытая.

– Это учительница взрыла его хлыстом. Как по швам рассекла.

– А сейчас еще и прокурор.

– Гвоздями ржавыми приколачивать.

– Бр-рр! Аж мурашки по ляжкам побежали.

– Му-у-у.

– Свистать всех наверх!

– А Господин Матриарх наш куда-то отлучился.

– Это он за подносами уехал на велике.

– Какое мерзкое это ваше русское велике.

– И скоро привезет нам морковки на завтрак.

– А он Дока освободит?

– Не сможет.

– Пари хотите?

– На рогах что ли пари?

– Хотите, можем не на рогах, а на хвостах или на вымени.

– Тока носки сначала снимите, а то капать будет.

– А мы не гордые, мы подотрем.

– Копытами, смотрите, не наследите.

– А мы и копыта подотрем.

– А если строем втроем, то как?

– Ну, можно и втроем строем.

– А вымя не помешает?

– Вымя можно и за плечо закинуть, господа.

– Вот мы и говорим, господа.

И тогда-то господин прокурор и перевернул Дока на спину.

– Уж лучше бы в морг сразу, зачем мучить, – сказали коровки и облизнулись.

– Звездами, говорите, и на кресте?

– Все равно бы расшибся, а так маленькую девочку попробовал.

– А учительницу не захотел.

– Ну, вы, батенька, циник.

– А я вам не батенька, а старшая сестра!

– Медицинская что ли? Так идите и работайте на скорой помощи.