Каталина - Уильям Сомерсет Моэм

Толпа ответила веселым смехом.

— El panadero, el panadero, пекарь, пекарь, — закричали присутствующие. И постепенно их крики слились в ритмичный рев, скандирование: — El panadero, el panadero!

— Тихо! — вскричал епископ, и смех прекратился. — Смеетесь? Что может быть хуже смеха дураков! Господь бог требует от вас справедливости в поступках, сострадания к ближнему и смирения. Так-то вы чтите нашего господина? Лицемеры и богохульники. Грех, грех, грех!

Страшен был его гнев. С каждым словом, выплеснутым им в лицо, горожане подавались назад.

— Есть ли здесь слуги Святой палаты?

Единый вздох пронесся по церкви, ибо одно упоминание об инквизиции вызывало трепет у самых смелых. Восемь мужчин спустились с хоров и встали позади епископа.

— Слушайте. Святая палата ничего не делает второпях или по злобе. Она милосердна к раскаявшимся, а если наказывает, то по справедливости. Только она может вершить суд над этой несчастной калекой. Святая палата определит, обманута ли она или одержима дьяволом. Если чуда не свершится, слуги инквизиции отвезут девушку в особый трибунал. Но воля святой девы еще не исполнена. Где Мартин де Валеро?

— Здесь, здесь, — послышались голоса.

— Пусть он пройдет вперед.

— Нет, нет, нет, — это кричал Мартин, пекарь.

— Если он не хочет идти, приведите его.

Несколько мужчин подтащили отчаянно сопротивлявшегося Мартина к ступеням и, отступив, смешались с толпой. Пекарь остался один. В церковь он пришел прямо из пекарни, в рабочей одежде, даже не вымыв руки, что бы не пропустить чуда, о котором говорил весь город. Лицо его раскраснелось от жара печи и недавней схватки, на лбу блестели крупные капли пота.

— Подойди, — приказал епископ. Мартин тяжело поднялся по ступенькам.

— Брат, брат, что ты со мной делаешь? — в отчаянии восклицал он. — Как я могу справиться с тем, что не удалось тебе. Я — простой человек и такой же христианин, как и мой сосед.

— Молчи. — Епископ, разумеется, и не рассчитывал, что пекарь может совершить чудо, но подумал о нем как о единственном средстве спасения Каталины от ярости толпы. Ему требовалась короткая передышка, чтобы утихомирить страсти. И теперь он знал, что девушка в безопасности. — Приведите девушку.

Каталина, сотрясаясь от рыданий, лежала там, где и упала, закрыв лицо руками. Два инквизитора подняли ее на ноги, помогли подняться по ступенькам и подвели к епископу. Зажав под мышкой костыль, Каталина с мольбой простерла к нему руки. По щекам девушки катились слезы.

— О, мой господин, пожалейте меня. Не надо, не надо, умоляю вас, из этого ничего не выйдет. Отпустите меня домой, к маме.

— На колени! — вскричал епископ, — На колени!

Всхлипывая, она опустилась на колени.

— Возложи руку ей на голову, — обратился епископ к брату.

— Я не могу. Не хочу. Я боюсь.

— Под страхом отлучения от церкви я приказываю тебе сделать то, что сказал.

Дрожь пробежала по телу Мартина, ибо он чувствовал, что в случае неповиновения брат, не колеблясь, приведет в исполнение эту страшную угрозу. И возложил трясущуюся руку на голову девушки.

— А теперь повтори то, что сказал твой брат Мануэль.

— Я ничего не помню.

— Тогда повторяй за мной. Я, Мартин де Валеро, сын Хуана де Валеро.

— Я, Мартин де Валеро, сын Хуана де Валеро, — повторил Мартин.

Епископ громко и отчетливо закончил фразу, и Мартин едва слышным шепотом повелел девушке отбросить костыль и идти. Собрав все силы, Каталина поднялась, отчаянным жестом отбросила костыль, шагнула вперед, покачнулась… И не упала. Она стояла. А затем, с радостным криком, забыв, где находится, сбежала вниз по ступенькам.

— Мама, мама!

Мария Перес, вне себе от счастья, бросилась ей навстречу и прижала к груди.

На мгновение толпа застыла в изумлении, а затем началось что-то невообразимое.

— Чудо, чудо!

Люди кричали, хлопали в ладоши, женщины махали носовыми платочками, в воздух взлетали шляпы. Многие плакали от радости. Своими собственными глазами они видели чудо. И вдруг в соборе воцарилась тишина и все взгляды устремились на епископа. Мартин, едва поняв, что произошло, давно смешался с толпой, и епископ, в потрепанной, много раз штопанной рясе, стоял, один, спиной к алтарю, в ореоле яркого света.

— Святой, святой! — кричали горожане. — Будь благословенна женщина, родившая тебя. Дозволь нам удалиться с миром. О, счастливый, счастливый день!

Они не знали, что говорили. Они были вне себя от радости, любви и страха. И только Доминго заметил разбитое стекло в одном из витражей, сквозь которое, совершенно случайно, упал на епископа солнечный луч. Епископ поднял руку, требуя тишины, и мгновенно крики ликования сменились молчанием. Он постоял, оглядывая море обращенных к нему лиц, грустный и суровый, а затем, возведя глаза к небу, словно обращаясь к создателю, неторопливо и торжественно начал читать никийский символ веры. Все его слушатели знали эти слова, так как каждое воскресенье слышали, приходя к мессе, и собор наполнил низкий гул голосов собравшихся, шепотом повторявших молитву вслед за епископом. Он дочитал до конца. Затем повернулся и пошел к алтарю. Окружавшее его сияние пропало, и Доминго, взглянув на разбитый витраж, увидел, что солнце спустилось в своем неустанном движении по небосклону, и ни один луч не смог проникнуть сквозь пробоину в цветном стекле.

Епископ распростерся перед алтарем в молчаливой молитве. Огромная тяжесть свалилась с его измученного сердца, ибо ему стало ясно, что хотя, на голове девушки лежала рука Мартина, именно он был исполнителем божьей воли и он, Бласко де Валеро, совершил чудо в его честь. Этим господь бог показал, что прощает своему ничтожному слуге совершенный им грех, когда тот, по доброте души, приказал задушить грека перед сожжением. Бог, который знал все, прошлое, настоящее и будущее, видел грешника насквозь и сам приговорил его к вечным страданиям. Можно жалеть мучающихся грешников, но никто не смел оспаривать правосудие господа.

Епископ встал и медленно пошел к ступенькам, ведущим вниз. За ним последовали два его секретаря, приор и доминиканцы. На верхней ступени дон Бласко остановился.

— Да пребудет с вами благословение господина нашего Иисуса Христа, любовь божья и причастие святого духа.

Он сошел по ступеням. Толпа раздалась в стороны, пропуская епископа и его спутников. Монахи запели Te Deum Laudamus, и их сильные голоса наполнили церковь. Епископ, как в трансе, шел сквозь коленопреклоненное многолюдье, благословляя окружавших его горожан. Он не заметил иронического взгляда Доминго.

В этот момент ударили колокола собора, и вскоре к их звону присоединились колокола остальных церквей города. На этот раз обошлось без вмешательства сверхъестественных сил. Дон Мануэль как настоящий солдат не оставил без внимания ни малейшей детали и позаботился о том, чтобы колокола собора отметили чудо, которое он рассчитывал совершить.