Дебютная постановка. Том 1 - Александра Маринина

Виктор и вправду производил впечатление чудика: странноватый, рассеянный, углубленный в себя. Мог пройти мимо и не остановиться, не ответить на приветствие, вроде как не видел никого вокруг, а мог столкнуться с Николаем раза три за один день и все три раза останавливаться и спрашивать одно и то же: «Как дела? Приехал своих проведать? Как там в Москве, что слышно?» Как будто полностью забывал, что буквально час назад спрашивал то же самое… Да, странности в поведении Лаврушенкова-старшего действительно были, но при чем тут секта-то?

Николай боялся мыслей, которые приходили ему в голову. Мысли и впрямь были… неправильные, что ли. Не укладывающиеся в линию партии. Идущие вразрез с тем, что провозглашалось с высоких трибун. Официально все должны были считать, что преступное поведение свойственно отбросам общества, чаще всего – ранее судимым пьющим малограмотным людям, несознательным носителям пережитков прошлого. После смерти Сталина объявили амнистию, в результате которой в советское общество влилась огромная, неисчислимая масса уголовников, даже и близко не подступивших к тому, чтобы встать на путь исправления. Именно эта масса и определяла во второй половине 1950-х годов ситуацию с преступностью в стране. Как говорится, делала план. Потому и укрепилось в головах представление о том, что преступления совершаются в основном этими отбросами. Если все так, то для работы с такими гражданами не нужно обладать никакими особыми знаниями. Главное – знать, как и что нужно делать, чтобы раскрыть преступление и выловить злодея, а для этого вполне достаточно понимать, как он думает и чем живет, чем дышит. В принципе, конечно, правильно. Но как быть, если преступник образованный, умный и хитрый? Непьющий, ранее не судимый? Приличный во всех отношениях человек, уважаемый, о котором никто худого слова не скажет? Если он, к примеру, ученый, деятель искусства, врач, журналист или еще кто-нибудь подобный? И как разговаривать с теми, кто его окружает и может дать о нем информацию? Как расположить к себе потенциального свидетеля, войти к нему в доверие, добиться дачи показаний, если даже не в состоянии понять, о чем этот свидетель тебе рассказывает? Выпускники школ милиции чаще всего направляются на работу в уголовный розыск и в ОБХСС, где их учат раскрывать именно такие преступления, которые соответствуют общепринятой модели. А надо бы готовить профессионалов, которые смогут найти общий язык с образованными эрудированными людьми, стать для них «своими», достойными того, чтобы делиться с ними информацией. Настоящий хороший оперативник должен уметь поддержать разговор на любую тему и прикинуться кем угодно, от подзаборного алкаша до дипломата. Он должен быть артистом с огромным багажом знаний, пусть поверхностных, но обширных.

И дело Астахова – яркий тому пример. Уместно вспомнить и убийство в 1939 году знаменитой актрисы Зинаиды Райх, жены сперва Есенина, затем Мейерхольда. Семнадцать ножевых ранений… Почти тридцать лет прошло, а преступление так и не раскрыли. А убийство Зайдера, того самого, который в 1925 году застрелил героя Гражданской войны Котовского? Кого-то сначала задержали, но в итоге не осудили, а в среде компетентных людей до сих пор считается, что Зайдер был не единственным участником убийства Котовского. За его спиной кто-то стоял, кто-то им руководил, направлял. Так и нет ясности ни с убийством героического командира, ни с убийством его палача.

Конечно, обычной бытовухи и чисто уголовной деятельности в общем массиве преступлений очень много, с этим никто не спорит. Но это ведь не означает, что и другие криминальные деяния не нужно раскрывать. Пусть даже они встречаются не так часто, зато привлекают внимание. Ну, допустим, внимание общественности можно в расчет не брать: если не напечатать в газетах или не сообщить по радио, так никто и не узнает. В 1961 году произошли массовые беспорядки в Краснодаре, потом в Муроме, причем вызваны они были недовольством граждан тем, как действует милиция. И что, узнали жители Страны Советов об этом? На следующий год – события в Новочеркасске, 24 человека убиты, 39 ранены, и снова тишина, ни гугу. Так что насчет общественности можно не беспокоиться. Но вот руководство… Оно обо всем знает и ничего не забывает. И строго спрашивает с исполнителей: почему до сих пор не раскрыто? Когда отчитаетесь? А для того, чтобы раскрыть и отчитаться, нужны сыскари совсем другого уровня, таких в милиции раз-два – и обчелся.

Загвоздка в том, что профессиональная подготовка требует денег из государственного бюджета. А зачем государству тратить деньги на обучение квалифицированных оперативников, если лет через пятнадцать-двадцать будет построен коммунизм и вся преступность сама собой сойдет на нет, как утверждает партия? Это нерациональное использование бюджетных средств. Вообще-то Николай Губанов очень сильно сомневался в этом, но заявлять о своем несогласии открыто ни в коем случае нельзя.

В первый раз Губанов совершил грубую ошибку, попытавшись изложить свои «несвоевременные» мысли в той докладной, которую решительно забраковал начальник. Это было неправильно. Сейчас он поступит иначе. Не будет в его докладной никаких даже намеков на ошибочность официальной линии, будет только короткая вводная часть, выразительное упоминание о трудностях с делом об убийстве солиста Большого театра и еще некоторых нераскрытых делах, и предложения по совершенствованию системы профессиональной подготовки. Высших школ милиции должно быть больше, и перечень преподаваемых дисциплин нужно существенно расширить…

Он снова перечитал исчерканные вдоль и поперек листы. Нет, не то, не так. Надо начинать все заново. И непременно довести до конца и добиться, чтобы бумага ушла по инстанциям, пока дело Астахова свежо и не забыто. Ходом расследования интересуются наверху, сам генсек проявляет к нему внимание, и это может помочь документу быстрее уйти наверх, расчистит дорогу. Упустишь момент – и никто не воспримет соображения Николая Губанова всерьез, придется снова ждать, когда чиновников всколыхнет какое-нибудь громкое убийство известного на всю страну персонажа. Не зря же говорят: пока гром не грянет, мужик не перекрестится.

Николай положил перед собой чистый лист, снял с ручки колпачок и вывел в правом верхнем углу четким красивым почерком:

«Заместителю министра МООП РСФСР по кадрам генералу внутренней службы 3-го ранга Звереву А. Д.».

* * *

Времени у Абрамяна было совсем мало, и когда Николай позвонил и попросил о встрече, они договорились пересечься на углу улиц Герцена и Огарева, неподалеку от областного управления, где у Александра проходило совещание.

– Что, есть новости? – возбужденным голосом спросил запыхавшийся от быстрой ходьбы Абрамян. – Что-то стало известно о новых назначениях?

Николай развел руками и вздохнул. Порадовать старого приятеля было нечем. Впрочем, и огорчать тоже.

– До нас пока ничего не дошло, – признался он. – А ты что-нибудь знаешь?

Абрамян подхватил Николая под руку, и они медленно, словно прогуливаясь, пошли в сторону проспекта Маркса. Мимо них шли веселые компании парней и девушек, слышались обрывки разговоров, громкие голоса, звонкий смех. Студенты. Их здесь много, на этом пятачке. Юрфак и журфак МГУ, какие-то факультеты Второго медицинского, консерватория. Впрочем, что делать здесь студентам в августе? «У них же каникулы сейчас, – сообразил Николай. – Скорее всего, это абитуриенты. Или просто молодежь, приехавшая посмотреть столицу. Идут, наверное, на Красную площадь. Прекрасное беззаботное время! Впереди вся жизнь, и никаких тебе мыслей о политических интригах и смене руководства».

– Говорят, в Политбюро… – начал было Абрамян едва слышно, приблизив губы к уху Николая, и вдруг отвлекся: – Ух ты, какая!

Им навстречу, цокая каблучками узконосых туфелек и покачивая бедрами, двигалась красивая молодая женщина, удивительно похожая на Ларису и фигурой, и прической: темные волосы с загнутыми наружу концами перехвачены широкой эластичной лентой, густая челка падает на подведенные глаза.

– И почему мне такие никогда не достаются? – завистливым шепотом пробормотал Саня.

«Ну а мне досталась, – подумал Губанов. – И что? Никакой радости. Чужие люди. Я ей изменяю. Наверное, она тоже верность не хранит. Что толку в этой красоте? Если бы не Юрка – развелся бы, не задумываясь».

– Так что в Политбюро? – негромко спросил он, возвращая Саню к унылой действительности.

Тот приостановился, глядя вслед уходящей красавице, потом удрученно вздохнул:

– Только между нами, лады? Не трепись на всех углах.

– Обижаешь.

– Ладно. Короче, есть кандидат. Какой-то Щелоков из Молдавии, с ним наш Первый давно знаком, вместе работали.

Саня по старой привычке называл Брежнева «Первым», хотя вот уже несколько месяцев, с апреля 1966 года, руководитель КПСС именовался не первым секретарем, а генеральным.

– Из наших, милицейских?

– Да нет, он там промышленностью заведовал, в нашей работе ничего не понимает. Но Первый очень его продвигает, бьется за этого Щелокова, как лев.

– Можно понять, – пожал плечами Николай. – Ему нужны свои