Дебютная постановка. Том 1 - Александра Маринина

знатока. – Ладно, попробую с ней поговорить, выспрошу, кто он и что. Надо все держать под контролем.

Они выпили чаю с ореховым печеньем, которое у Ларисы всегда получалось необыкновенно вкусным.

– И чего б тебе почаще не печь такую вкуснятину? – заявил Миша, который это печенье особенно любил и не уходил, пока не съедена последняя крошка. – Объеденье!

– А ты бы почаще на рынок за орехами и изюмом ездил, а потом еще сидел бы и колол их, – огрызнулась Лариса. – Есть и нахваливать ты мастер, что и говорить, а помощь предложить – так тебя и близко нет.

– Кухня – это женское дело, – равнодушным тоном ответил Михаил.

Дождавшись, когда Лариса уберет со стола и перемоет посуду, Николай позвал брата на кухню.

– Пойдем покурим, надо парой слов перекинуться.

Михаил взглянул на него недоуменно, но послушно направился следом.

– Чего? – спросил он, усаживаясь на табурет.

Николай внимательно посмотрел на него. Синий форменный китель делал Мишу старше и строже, придавал хлипкому и в общем-то несуразному молодому человеку вид солидный и почти начальственный. «Нинка после работы переоделась и помчалась на свидание, – подумал Николай. – А Миша, если и заходил домой, все равно пришел в форме. Любит он погонами щеголять, даже если от подъезда до подъезда всего-то метров пятнадцать. Его можно понять, Мишка все детство донашивал вещи за мной, мать всегда шутила, мол, повезло, что младший мельче старшего и ниже ростом, ушил-подкоротил – и готово дело, а вот кабы было наоборот, тогда пришлось бы младшему все новое покупать. Ничего необычного, в те годы многие так жили, и все наши школьные и дворовые друзья ходили в перешитом, переделанном или перелицованном. Не от бедности, а просто потому, что так было принято: не тратить лишнего, а сэкономленное класть на сберкнижку, копить на отпуск или на покупку чего-то необходимого. Приобретать новую вещь, когда в доме есть целая и пригодная к употреблению? Такое даже в голову не приходило. Я тоже в отцовском ходил, когда подрос, правда, на меня перешивать не нужно было. Мишка никак не может забыть себя прежнего, в одежке с чужого плеча. Неказистый был, невзрачный, слабый, постоять за себя не умел, старшие ребята, да и ровесники тоже постоянно задирали его, а то и били. Теперь вот носит форму с погонами и отыгрывается за все детские обиды».

Михаил курил, спокойно и выжидательно глядя на брата.

– Ты ничего не хочешь мне рассказать? – заговорил Николай.

– О чем?

– Об Астахове, например. Или о том, кто и почему его убил.

– Ах вот ты о чем! – Миша улыбнулся открыто и весело. – Так нечего особенно рассказывать. Просто я догадался, кто убийца, пришел к следователю и сообщил ему о своих подозрениях. Он согласился, что я прав, настрополил оперов, те кое-что проверили, и все сошлось как в копеечку. Сегодня как раз должны были брать негодяя.

Николай дар речи потерял. Молча сделал несколько глубоких затяжек, ожидая, пока мысли выйдут из ступора.

– Давай все сначала, – произнес он наконец. – О чем ты мог догадаться? Как ты вообще мог о чем-то догадаться, если у тебя нет доступа к материалам следствия? Ты можешь говорить нормально, а не вот этими вот загадочными обрывками?

Он с трудом сдерживал злость и желание дать младшему брату подзатыльник, да поувесистей. Сидит, понимаешь ли, такой весь вальяжный, делает вид, что ничего особенного не произошло, а сам чуть не лопается от гордости и от сознания собственного величия. Гениальный сыщик нашелся, Шерлок Холмс! Делом не занимался, в расследовании не участвовал, с материалами не знакомился, а посидел пять минут на горшке и высосал из пальца имя преступника.

Михаил вздохнул и заговорил негромко, мягко, как бы нехотя:

– Ты сам рассказывал мне про расставленные на рояле свечи, про затейливый узор. И про фотографию девушки ты рассказывал. А о том, что Астахов первостатейный бабник и принципиальный холостяк, знает весь поселок, тут мне даже твои рассказы не потребовались. Ты, Коля, сноб, ты общаешься только с теми, кого считаешь ровней себе или с кем тебе интересно. Вот с тем же покойничком Астаховым ты водился, к академику с Первомайской улицы захаживаешь, к писателю этому, как его… Никак фамилию не запомню. Ну не важно. А я контактирую со всеми, людей на ранги и касты не делю и потому знаю, кто чем живет и чем дышит, у кого что болит и кто что скрывает. Чуешь, к чему я веду?

– Пока нет, – сухо ответил Николай. – По всей вероятности, ты изыскал убийцу среди жителей поселка?

– Именно! Вот смотри: раз была фотография девушки, значит, дело в любовных отношениях. Астахов ее поматросил и бросил. Идем дальше: неразборчивость в половых связях вызывает негодование либо у старорежимных, либо у верующих. Ну или у совсем уж пораженных коммунистической нравственностью. Больше никого этим сегодня не удивишь. Какие претензии могут быть у нормального человека к Астахову? Мужик взрослый, самостоятельный, холостой, имеет полное право устраивать свою личную жизнь как хочет. Если бы считалось, что он не должен так себя вести, его бы партком Большого театра быстро к ногтю прижал. А его прижали? Нет. И на сцену выходил, и за границу ездил, и в правительственных концертах участвовал. Значит, с этой стороны все в порядке. Поэтому нормальных людей из поселка мы сразу отметаем. А старорежимные в Успенском есть? Не напрягай память, я тебе сам скажу: есть парочка, одна старуха – мать депутата Верховного Совета, вторая – бабка жены того дипломата, который мне в прошлом году английские сигареты подарил, целый блок, помнишь? Обе бабки такие древние, что просто смешно думать о них как об убийцах. Сильно верующих в поселке тоже нет, в церковь по праздникам никто из них не ездит. Теперь вспоминаем о свечах. Почему они расставлены каким-то непонятным рисунком? Ну, соображаешь?

– И почему же?

– Да потому что секта! – Михаил торжествующе посмотрел на брата. – И это означает, что нужно искать человека со странностями, с особенностями. Не сумасшедшего, про которого все знают, что он псих ненормальный, а такого, знаешь, с чудинкой, не похожего на других. Ну и третье: искать такого чудика нужно именно в Успенском. Убийцей должен быть человек, который заходил в дом к Астахову, видел таблетки, знал, для чего они предназначены и где лежат. А дальше все было совсем просто. Это оказался Виктор Лаврушенков, отец того парнишки, Славика, с которым дружит твой Юрка. Про него все в поселке знают, что он очень странный, знаешь ли. Просто удивительно, что ты позволяешь своему сыну дружить с мальчишкой из такой семьи. Или ты, как обычно, не опускаешься до таких мелочей, как местные жители и их проблемы, тебя больше интересуют высокопоставленные дачники?

Теперь в голосе Михаила торжество смешивалось с надменной снисходительностью, но у Николая не было сил реагировать на интонации брата. У него голова шла кругом.

– Погоди, Миша…

За стеной в комнате зазвонил телефон, потом донесся приглушенный голос Ларисы, которая с кем-то разговаривала. Слов было не разобрать, но звуки, пусть и негромкие, все равно отвлекали и не давали сосредоточиться.

* * *

Михаил Губанов

Минуты такого острого наслаждения нечасто выпадали в жизни Михаила. Его многоумный старший брат сидит перед ним с глупым видом, растерянный, подавленный. Широкие плечи кажутся вялыми и узкими, он даже вроде как пониже ростом стал. А как рвался сразу после убийства Астахова встретиться со следователем, как хотел, чтобы его допросили, уверен был, что непременно скажет что-то очень важное и существенное для раскрытия преступления! Ну, рвался, и что? Много пользы принес Колька разговором с Дергуновым? Да ни грамма! Еще и выговаривал младшему брату, обвинял, повышал голос, называл плохим следователем.

Зато он, Михаил, подумал, понаблюдал, сделал выводы и принес новому следователю готовую версию. Практически обеспечил раскрытие, при этом, заметьте себе, безо всякой помощи со стороны, без оперов, без криминалистов и экспертиз. Своим умом до всего дошел, своими способностями, талантами.

Этот новый следователь, Полынцев, настоящий зубр, ас, все уголовные дела передает в суд с обвинительным заключением, а фразу «приостановить производство по делу в соответствии со ст. 195 ч. 3 УПК РСФСР в связи с неустановлением лица, подлежащего привлечению к уголовной ответственности» он даже не знает, как писать. Ни разу не приходилось, как говорят.

Когда Михаил явился к Полынцеву в областную прокуратуру, чтобы поделиться своими соображениями, сперва пришлось прождать в коридоре почти три часа, ожидая, пока следователь его примет, но оно того стоило. Аркадий Иванович Полынцев, худощавый и подтянутый, с грубыми чертами лица, высокими залысинами и маленькими колючими глазками, слушал его недоверчиво и, как показалось Мише, не особо внимательно, потом вдруг оживился, начал задавать уточняющие вопросы, даже что-то записывал. В конце