Собиратель костей - Андрей Дашков

Девушка явно не случайно продемонстрировала нам своё уродство. Она сделала это с вызовом, словно хотела сразу же расставить все по местам. Итак, романтические фантазии можно было отбросить, но тогда зачем и для кого была разыграна эта коротенькая сценка? Разве я могу помочь тем, кого наказала сама природа или Господь Бог? Я не богослов и до сих пор не решил для себя, является ли первая частью второго. Во всяком случае, контраст между двумя половинками девичьего лица был поразителен. Чистая прелесть и редкое уродство были разделены незаметной линией, напоминавшей границу света и тени на лунном диске. Как водится, тень постепенно пожирала свет.

Обе половины этого странного и страшного лица приводили меня в трепет, и очень скоро я понял, что в обоих случаях трепет абсолютно одинаков. Предельное безобразие потрясало так же сильно, как безукоризненная красота. И в том, и в другом существовала неуловимая гармония – иначе почему бы вздрагивала внутри единственная струна, отличающая нас от животных? Это полюса совершенства, между которыми – океаны посредственности и миллионы ублюдков, не являющихся ни по-настоящему прекрасными, ни по-настоящему отвратительными. И я – один из них…

Впрочем, подобному глубокомыслию я предавался гораздо позже, а тогда окрестил монашку Двуликой. Такой она и осталась для меня навсегда – тем более после того, как мы познакомились поближе.

Бритая голова Двуликой затерялась среди десятков таких же сизых голов. Погребальная процессия удалялась в сторону аэродрома. Напоследок я ещё раз взглянул на острый нос мёртвой старушонки, нацеленный в небо, – словно лежащая в гробу высматривала лайнер в безбрежной дали. Я улыбнулся при этой дикой мысли. Но кто мог предположить, что я тоже становлюсь ясновидцем? Кроме того, мне просто нравилось место, где оркестры играют свинг на похоронах.

– Знаете, святой отец, иногда мне кажется, что мы с вами – не врачи, пытающиеся исцелить живых пациентов, а патологоанатомы, определяющие причину смерти. Но это, в сущности, уже никому не помогает…

– Точная разновидность смертного греха? Вы это имеете в виду?

– Именно!

– Если мне будет дозволено… – встрял Габриэль, принявший смиренный вид.

– Спокойно, сын мой! – Аббатиса подняла высохшую ладошку, властно пресекая наглые поползновения дилетанта. Потом она щёлкнула пальцами (кстати, на её правой руке не хватало мизинца). – Вот вы, отец Сганарель, в состоянии классифицировать грехи?

– М-м-м… Думаю, да.

– А я не всегда. Семь библейских статей – этого явно маловато. Приходится сталкиваться с такими сложными случаями… Поэтому я составляю «Кодекс». Что-то вроде Уложения о наказаниях. Хотите ознакомиться?

– Почему бы и нет? Но попозже, если не возражаете. Сейчас мы мечтаем об отдыхе после долгого утомительного пути.

– Разумеется, – строго сказала старуха, не очень довольная мною. И все-таки она задержала нас ещё на несколько минут. – Не желаете ли провести вечернюю службу, святой отец?

Не желаю, но придётся. Ведь это одна из моих смертельно скучных привилегий. Попробуй откажись – и аббатиса мигом заподозрит неладное. До сих пор старая змея относилась ко мне и Габриэлю, который с успехом изображал путешествующего бизнесмена, довольно благосклонно. Насчёт змеи я попал в самую точку – она была умной, скользкой и обладала взглядом, гипнотизировавшим кроликов, в том числе двуногих. Когда нас представляли друг другу, я ощущал себя пустой кастрюлей, по дну которой скребут металлической ложкой: зачерпнуть ничего не удаётся, но звук получается ужасно противный…

Я старался прятать от старухи свои огрубевшие руки. Кажется, тщетно. В случае чего я мог сослаться на трудности и тяжкие испытания, выпавшие на мою долю. А вот о своём аристократическом происхождении мне почти не пришлось лгать. Разве что я изменил некоторые имена. Моя родина находилась слишком далеко. Поскольку настоятельница тоже оказалась из высокородных, позже она предложила мне традиционную партию в бильярд.

(…Эта игра уводила от суеты. Катая шары из слоновой кости, пожелтевшие и покрытые изящной сеткой трещин, прислушиваясь к их мягкому перестуку, поглаживая отполированный кий, отдыхая взглядом на зеленом сукне, я думал о том, что иногда прошлое возвращается. Дежа вю… Сумеречная сирень протягивала в окна свои соцветия, пели сверчки, и… Но я, кажется, забегаю вперёд.)

У аббатисы было слабое место – фанатизм. К своей безотрадной миссии она относилась слишком серьёзно. Так серьёзно, что не разглядела во мне комедианта. И под конец нашей милой беседы она спросила по-деловому:

– Вы примете мою исповедь, святой отец?

Я изо всех сил старался сохранить серьёзный вид. Это было тем более трудно, что за узкой спиной аббатисы Габриэль буквально давился от смеха. Говорить я не мог. Только важно кивнул, чувствуя: ещё немного – и я не выдержу, поломаю игру.

Все оказалось забавнее, чем я думал. Мы сидели в коттедже – теплом, уютном и отнюдь не способствующем умерщвлению плоти. Из окна открывался вид на стоянку, забитую трейлерами, которые служили монашескими кельями. Трейлеры были помечены номерами, а над одним из них непонятно зачем была натянута маскировочная сеть. Большой павильон бывшего универсального магазина с хорошо сохранившейся символикой теперь служил молитвенным залом. Из его застеклённого холла никто не потрудился убрать игральные автоматы, и те торчали там словно идолы чуждого (а может, и не столь уж чуждого) культа, почти начисто позабытого в наши дни, но ожидающего прихода новой эпохи варварства, когда опять будут востребованы электронные демоны.

Некоторое время я разглядывал книги с бумажными страницами, выстроившиеся аккуратными рядами на полочках за спиной аббатисы, и прикидывал, что сейчас они должны стоить немалых денег. Среди нынешних баронов считалось престижным иметь у себя в замке или в городском особняке «бумажную» библиотеку – наряду с коллекцией китайского фарфора или, например, российского ракетного оружия атомной эпохи… В общем, тут было совсем не скучно.

Получив моё согласие, старуха вдруг резко повернулась к Габриэлю с вопросом:

– Ваш бизнес, любезный?

– Я строю башню в Вавилоне. Крупный заказ.

Аббатиса молча смотрела на него в течение долгих секунд. Он выдержал её взгляд, не мигая и без улыбки. Потом изумруды стали превращаться в бутылочное стекло.

Я ожидал увидеть тень страха в глазах старухи. Что-то действительно мелькнуло в них – может быть, пока только дурное предчувствие…

* * *

– Значит, эта стерва не вовремя сыграла в ящик, – задумчиво сказал Габриэль. – Какая жалость!..

Впрочем, на самом деле хозяин никогда ни о чем не сожалел. Он развалился в кресле, изредка отхлёбывая из бокала монастырское вино. Двуликая сидела на полу возле его ног, положив голову на подлокотник. Ему понадобилась всего пара минут, чтобы приручить эту несчастную дворняжку. Одной рукой он ласково поглаживал её лицо – причём ЛЕВУЮ, обезображенную, половину.