Собиратель костей - Андрей Дашков

Из динамиков с пробитыми мембранами донеслись первые такты музыки. Странный синкопированный ритм истерзанного танго пробился сквозь шорох, треск и вой помех. Помехи?! Да. И шум постепенно нарастал, достигая невыносимой, сверлящей уши громкости. Это чертовски напоминало настройку радиоприёмника. Будто кто-то рыскал по диапазону в поисках нужной станции.

Холодок пробежал у меня по спине – именно потому, что действительно МОГЛА существовать станция, вещающая черт знает откуда. Не хотел бы я, чтобы хоть где-нибудь сохранилась былая «цивилизация» с её сомнительными благами. Это грозило бы повторением очередного фарса под названием «прогресс», а впоследствии – новой катастрофой.

Честное слово, я предпочёл бы шуточки Габриэля. А он был неиссякаем. Он наклонился к трупу, усаженному кем-то в кресло больше суток назад и наверняка окоченевшему в таком положении.

– Потанцуем, крошка?

Он даже сделал паузу, будто и впрямь ждал ответа. Потом взял Чёрную Вдову за руку и резким движением выдернул из кресла.

Я услышал хруст, напоминавший звук лопающейся яичной скорлупы. В течение нескольких секунд хозяину удалось выпрямить окоченевшее тело и придать ему вертикальное положение. Теперь оно напоминало отвратительную наряжённую куклу. И я хорошо представлял себе, как она пахла вблизи!..

С пышного парика, водружённого на голову покойницы, осыпалась пудра, и Риту окружил сверкающий рой мельчайших белесых мух. Казалось, что насекомые вылетают из тёмной трещины её рта…

Габриэль хитро подмигнул мне и сказал:

– Во время медленного танца влюблённая женщина расскажет тебе что угодно. Надо только посильнее тереться об её лобок!

Этим он и занялся. Обеими руками он держал её за талию и делал плавные, но уверенные и упругие шаги. В каждом его движении ощущалась сдерживаемая сила. Это было настоящее танго – без дешёвой экзальтации, без внешних проявлений страсти; ведь танец ещё не постель. Строгая сосредоточенность, почти геометрическая точность. Медленные и скользящие перемещения. Вкрадчивые, неслышные касания пола. Возникает неуловимое запаздывание, мизерное отклонение от ритма, создающее тягучий эффект; хочется подтолкнуть эти фигуры, заставить их двигаться быстрее, лишь бы не увязнуть вместе с ними в их почти невыносимой близости. Но ведь одна из них – живая. Холодная партнёрша идеально послушна, и только земная тяжесть является помехой превращению танца в подводный полет утопленников…

А потом надтреснутый голос зашептал из динамиков: «Лицом к лицу… Грудь к груди… Ты так близко, что я слышу биение твоего сердца… Снова танцуем вдвоём, как в старые добрые времена… Минуло каких-нибудь тридцать лет… Я такой же, как и прежде… Но скажи мне, детка, что это случилось с твоим лицом?..»

Песня была мне известна. Старая, как мир, песня. Она называлась «Время – убийца грёз».

Изнасилованное зашумленным эфиром и искалеченным голоском танго будто специально было создано для музыкальной шкатулки. Однако шкатулка испортилась; вот-вот раздастся «дзынь!» и выскочат лопнувшие пружинки. Но пока усталый механизм ещё скулит, и нелепая куколка-балеринка, олицетворяющая человеческую комедию, дрыгает ножкой…

Впрочем, у меня перед глазами было кое-что похуже: окоченевший труп с белилами и тенями на лице, помадой на губах, припудренным париком на голове – труп, одетый в платье невесты с кружевами, которое висело на высохшем старушечьем тельце, как тряпка. Габриэль изящно таскал его по салону, изображая танец влюблённых. Голова Чёрной Вдовы лежала у него на плече, и в какие-то мгновения действительно могло показаться, что Рита поверяет ему на ухо свои секреты. Когда мёртвое белое лицо поворачивалось ко мне, один приоткрытый глаз свинцово поблёскивал между веками. Старуха всякий раз «подмигивала», совершая оборот вместе со своим кавалером…

Потом танго выродилось в ревущую какофонию, такую громкую, что хотелось заткнуть уши, но с физиономии Габриэля не сползала мечтательная улыбка. «О черт! – подумал я, не переставая удивляться его эскападам. – А ведь он извращенец, каких мало!» Вероятно, он извращал даже собственное романтическое прошлое и теперь глумился над ним. Если не время убило его грёзы, то что же? Или кто? Ох, Габриэль, пожалуй, с меня хватит…

Я отвернулся и стал выбираться наружу. Остановился на верхней площадке трапа и с облегчением вдохнул свежий вечерний воздух. Заметно потемнело. Закат лился, как гранатовый сок. Сверчки яростно стрекотали под первыми звёздами, а через взлётно-посадочную полосу пронеслась быстрая тень какого-то зверя. Потом ненадолго заблестели металлические части трейлеров, задетых последними лучами солнца. Все окутывалала спасительная серость.

Я долго не мог понять, что же изменилось вокруг, кроме угасавшего света. Это было какое-то незначительное изменение, не сразу бросавшееся в глаза, особенно в сумерках. Но оно давило на подсознание.

Потом я заметил, что каштановая роща полностью облетела за какие-нибудь несколько минут, которые мы пробыли в салоне самолёта. Зеленые листья толстым слоем устилали траву под деревьями. Их смерть заняла ровно столько времени, сколько длился жутковатый танец…

Этот обычный день с безумным вечером понемногу превращался в пепел. Пепел – к пеплу. Я чувствовал себя урной, хранящей прах всех ушедших дней и отживших поколений. И почти ощущал едкий привкус во рту – горечь волчьих ягод времени, отравляющих существование. Поистине убийца грёз…

Музыка, доносившаяся из салона аэробуса, стихала, тонула в шорохах, настройка «поплыла». Должно быть, Габриэль уже закончил свою интимную «беседу» с Чёрной Вдовой. Танго завершилось воплями духовых, визгом порванных струн, треском лопнувших мембран, дробью разбитых клавиш, стуком и уханьем брошенных инструментов. Кто-то отыграл в последний раз…

Но зато я услышал в наступившей тишине странные шорохи, пощёлкивания, клацанье, хлопки, неописуемые звуки тряски – как будто бармен взбивал коктейль в шейкере. Гремучие змеи? Кастаньеты? Реле? Трещотки? Но откуда, черт побери?! Догадавшись, я похолодел.

Зубы… Кости… Челюсти… Пальцы… Суставы…

«Пляска скелетов» – мне приходилось кое-что слышать об этом. И, слава богу, не пришлось увидеть! На моей родине Пляска считалась чем-то вроде страшной сказки, которой пугали не только детей, но и взрослых. Кажется, всем было утешительно думать, что это лишь трюки нечестивых факиров, ставшие большой редкостью из-за преследований имперских агентов и официальной церкви. Но сейчас меня отделяло от происходящего только несколько метров. Стоило сделать три-четыре шага…

Пляска оказалась долгой. Однако не настолько долгой, чтобы победило нездоровое любопытство и у меня возникло желание снова заглянуть в салон лайнера.

Я дождался Габриэля. Он вышел, когда все стихло. Он выглядел довольным и даже насвистывал себе под нос «Время – убийца грёз». Остановившись рядом, он потрепал меня по щеке (боюсь, по ЛЕДЯНОЙ щеке) и сказал:

– Ты много потерял, Санчо. Какая женщина! Жаль, что я оказался слишком молод для неё!