Собиратель костей - Андрей Дашков

Не удержавшись от искушения разок взглянуть на Боунсвилль со стороны, я высунулся из окна. Я не испытывал ни малейших сожалений или (боже упаси!) тоски. Ничего хорошего не случилось со мною здесь. Мне казалось, что я отмотал достаточно долгий срок в изгнании, чтобы оценить свободу, но даже на «волчью яму» иногда смотришь с интересом. А бывает, что и тюремщику шепчут последнее «прощай» – просто потому, что больше некому.

Я хотел бы когда-нибудь вернуться – но в другой шкуре и лишь затем, чтобы разрушить проклятый город до основания, сровнять его с землёй и навеки похоронить саму память о нем…

– Уходя, не оглядывайся, – бросил Габриэль, неверно истолковав мой взгляд. Его презрение невыносимо. Однако не исключено, что он был прав: покуда я вспоминаю о чем-либо, я не отбросил это совсем. Даже если речь идёт об эфемерном чувстве, отравляющем начало нового странствия.

Поэтому – к черту Боунсвилль! Я только опасался, что монастырь «Такома» окажется ещё более тоскливым слепком с города, его выхолощенным и ханжески приукрашенным братцем-недоноском. Вернее, набожной сестричкой… Роль, которую мне предстояло сыграть, была мне по душе. Я мысленно репетировал, упиваясь открывающимися возможностями. По правде говоря, мне не терпелось напялить мундир Исповедника; должно быть, авантюризм – болезнь заразная. Вот уж действительно будет хохма, если доведётся исповедовать монашек!

Хозяин наблюдал за моей внутренней болтанкой со всепонимающей иронической улыбочкой. Я оценил его настроение как благодушное и решился наконец расспросить о том, что же такое поведала ему Клара.

– Ты действительно хочешь это знать? – спросил он с непонятным выражением.

– Ну да, – подтвердил я, стремительно теряя уверенность.

– Зачем?

Хм. Я не нашёлся, что ответить.

– У тебя душонка лавочника, друг мой, – заявил Габриэль. – Сначала ты интересуешься качеством товара. Или сразу ценой?

Он почти попал в точку. Если уж я рискую своей бессмертной «душонкой лавочника», то хотелось бы наперёд знать, ради чего.

– А кто это такие – поклоняющиеся…

– Идиоты, – прервал меня Габриэль скучающим тоном, словно объяснял элементарные вещи тупому ученику. – И те, и другие. Поклоняющиеся зеленому огню – это, конечно, Подземные. Поклоняющиеся западному ветру – это, без сомнения, Племя Шаров. Первые ищут Затерянный Туннель, ведущий прямиком в Страну Света. Вторые хотят достичь этой самой страны на своих дурацких воздушных шариках. Но скажу тебе по секрету, друг мой Санчо, что в её окрестностях ветер никогда не дует на восток.

Как всегда, бросив финальную фразу, он оставил меня наедине с загадкой. Но в тот день от меня было нелегко отделаться.

– А зачем вам кости Шёпота? – Этот вопрос сорвался с моего дурацкого языка раньше, чем я успел его прикусить.

Вместо ответа он показал мне обе ладони с расставленными пальцами. Десять пальцев – это, как ни крути, ДЕКАН. И, значит, Шёпот состоял с ним в кровном родстве.

Меня ввело в заблуждение его кажущееся благодушие. Я забыл, что у змеи не бывает «хорошего настроения», и мечтательно продолжал, невольно выдавая собственное сокровенное желание:

– На Востоке полно запечатанных городов…

– Откуда ты знаешь, червяк?

Наверное, он уже догадался, что я их сам видел. Я был пленником кочевого племени, и меня везли через пустыню. Караван шёл долго, слишком долго, чтобы пустота не начала заполняться миражами. Но города были реальны. Недаром кочевники держались от них подальше…

Переход через пустыню – словно целая жизнь. От оазиса к оазису, и часто оазис – всего лишь очередной мираж. Ни один из них не оправдал моих ожиданий… Города проплывали мимо, оставаясь изломанными силуэтами над линией горизонта. Их прикрывала призрачная и немеркнущая заря ПЕЧАТИ… Под чёрным солнцем и ледяной луной… Тень коршуна, пересекающего ослепительное небо… Кости бедуинов… Жажда… Жажда и неизбывная тоска… Дети, состарившиеся под солнцем… Люди с выжженными сердцами… Оружие, яростно сверкающее и отбрасывающее блики во внутренний мрак…

Я попытался рассказать Габриэлю обо всем этом. Он только посмеивался надо мной.

– И что же дальше? – спросил он, когда я закончил.

– Дальше? Одна старая легенда гласит, что, имея ДЕКАН, можно снять Печать, открыть город и развернуть ландшафты. В общем, сносно провести остаток жизни. Там, где хочешь, и как хочешь. Ну и с кем пожелаешь, конечно…

(Я знал, что на самом деле это будет жизнь среди теней. Но это лучше, чем подавать пиво в грязном кабаке или существовать как поднятый из могилы мертвец – с душой, отлетевшей и висящей в пустоте. Да и что такое «на самом деле»?)

Габриэль посмотрел на меня, словно на заползшее в постель пресмыкающееся – неядовитое, однако холодное и противное.

– Ты думаешь, дурак, что меня интересует такая мелочь, как город? – бросил он презрительно, но при этом, кажется, проговорился. – Или жалкие обломки скотских цивилизаций? Нет, дурашка. Мне нужно нечто большее.

Он надолго замолчал, а я все думал: что же тогда было его целью? Не город, не богатство, не власть – он мог бы без труда получить все это. Например, в Боунсвилле или в любом другом городе. И что же не считалось «жалкими обломками»? Что было большим, чем все человеческие фетиши, вместе взятые? Только вечность, жернова которой равнодушно продолжали свою ужасающую работу, перемалывая людей, их творения и саму Землю…

Мысленно дойдя до этого пункта, я остановился. Мне стало смешно, потом страшно.

А вдруг он не шутил?

* * *

Вынужденный пока удовлетвориться туманными отговорками (или шутками, рассчитанными на простака), я снова уставился в окно.

Изредка на глаза попадались лежавшие вдоль обочины и прогнившие до дыр остовы автомобилей. Ещё больше их валялось в кювете. Вдали проплывал холм с горбами землянок, похожий на бородавчатую жабу. Опоры, заросшие диким виноградом на протяжении нескольких сотен метров, представлялись мне то сплошным плато, то зелёным архипелагом, который поднимался над серым океаном разрушающегося бетона.

Дорога в монастырь явно не была оживлённой. У лихих людишек логика простая: тот, кто топает по ней добровольно – блаженный, а блаженных обычно не трогают. И дело не в том, что с них нечего взять, а в трусливом суеверии. Однако с нас было что взять, но четырехчасовой путь заканчивался тихо и мирно. Слишком просто все получалось; не нравилось мне это, и я поминутно дёргался, ожидая засады.

Я уже говорил, что в отличие от меня Габриэль умел жить и с толком проводил свободное время. Он снова приложился к своей фляге. Если когда-нибудь создадут машину времени, она непременно должна работать на этом волшебном топливе! Хозяину и в голову не приходило предложить мне коньяк. Как и в предыдущий раз, мне достались лишь тощие струйки аромата, но даже их хватило, чтобы отправить меня в прошлое. Кажется, я задремал. Карета раскачивалась, как колыбель, попадая в глубокие рытвины, а я отплыл в тумане полузабытья и легко приплыл к берегам детства.